очень нудно 
10 
— Я скорей умру, чем буду непочтителен к Вашему королевскому Величеству. Но раз король разрешает, я осмелюсь задать вопрос: почему я был брошен в Бастилию как «сообщник» кардинала де Рогана?
— А! Так вы это знаете?
— Лейтенант Гордон де Тийо, арестовывавший меня, постарался, чтобы у меня не осталось никаких сомнений. В то время, сир, большое горе поразило меня, я с трудом понимал его слова.
Я только в тюрьме разобрался, кого называл он вором, а кого соучастником воровства.
— Довольно, шевалье. Я приказал привезти вас сюда не для дискуссий. Тем более что вы обвиняетесь не в краже, а в уголовном сговоре с человеком, на которого обрушилось королевское правосудие, которого вам было поручено охранять и которому, наконец, вы не побоялись помочь скрыть важные улики, необходимые для расследования всего дела.
При всем уважении к королю Жиль не мог не рассмеяться. Людовик, всегда легко красневший, побагровел от гнева.
— Мне кажется, вы забываетесь, сударь! Как вы осмеливаетесь смеяться в моем присутствии?
— А почему бы нет, сир? Я всегда думал, что естественность королю больше по душе, чем искусная ложь. Я смеялся несоответствию громких слов, использованных Вашим Величеством для объяснения моего проступка, ничтожности услуги, оказанной мной его преосвященству.
— Барон де Бретей знает цену своим словам.
Он сам составил указ о вашем заточении и, когда принес мне его на подпись, подробно доложил, в чем заключается ваша вина.
— Значит, сам министр двора потребовал моего ареста?! Большая честь для человека, совершенно, казалось бы, ему неизвестного… Но, может быть, речь шла о чьем-то желании?..
— О чьем желании?
— Того, кто стоит значительно выше министра, того, кто почтил меня, бедного бретонского юношу, своей высочайшей ненавистью… Простая задачка, сир: господин де Бретей ненавидит первосвященника Франции, а поскольку я ему тоже не нравлюсь, он охотно слушает подсказки… Его Высочества графа Прованского.
Уже не гнев, а удивление засветилось в голубых глазах короля. Он спросил внезапно севшим голосом:
— Мой брат ненавидит вас? Почему?
Жиль колебался только мгновенье. В конце концов, ему нечего было терять. Смело устремил он взгляд, чистый как горное озеро, в голубые глаза своего суверена и спокойно произнес:
— Потому что я душой и телом предан моему королю, а мосье никогда не любил и никогда не полюбит верных слуг брата, чьим троном он мечтает завладеть.
Грозная тишина повисла в комнате. Король отодвинул свое кресло в тень, и теперь были видны только его руки, лежавшие на подлокотниках кресла. Ладони, сжатые в кулаки, побелевшие суставы выдавали всю силу чувств, переполнявших Людовика… Но кем был разгневан он? Жиль сознательно бросил такое серьезное обвинение, близкое, по существу, к оскорблению Величества, и теперь мог быть посажен до конца дней своих в Бастилию. Что теперь произойдет? Взрыв гнева и возвращение в тюрьму или?.. Без страха Жиль поставил на карту свою жизнь.
Взрыва не произошло. Слабым голосом, который, казалось, шел из глубины ночи, король произнес:
— Верите ли, я не замечаю его. Три раза, еще до рождения принцев, составивших мое счастье и надежду Франции, мосье пытался меня убить. В первый раз почти сразу после коронации: здесь в коридоре вдруг погасли все свечи. Я тотчас узнал брата по запаху ириса — он тогда любил эти духи, впрочем, после этого случая сразу же их разлюбил. Второй раз на охоте: только резвость коня спасла меня от рокового выстрела. Охота на короля. Об этом рассказал мне крестьянин, он не захотел помогать убийцам. Я щедро заплатил ему, чтобы молчал. В третий раз мне подали подряд две кареты, развалившиеся одна за другой на первом же повороте. Как не вспомнить Нерона!
Вот видите, шевалье, вы ничего нового не сказали мне о моем брате. Он верит, что когда-нибудь станет королем, это предсказал его любимый астролог граф де Моден…
Имя де Модена, напомнившее ему о собственных горестях, вывело Турнемина из оцепенения, в которое погрузили его ужасные слова короля.
— Король все знает, — прошептал он пораженный. — И мосье все равно на свободе, мосье не выслан из страны?
— Я не мстителен, сударь. Это запрещено Богом и не достойно короля. В нашем роду и прежде бывало, что короли страдали от заговоров своих братьев. Людовик Тринадцатый, мой предок, много претерпел от своего брата Гастона Орлеанского, однако Гастон Орлеанский никогда не был наказан. И потом…. так легче за ним наблюдать.
10 
