Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
153 
– Это с ним играл Франсис Кранмер, когда потерял все, что я ему принесла… и меня в заключение!
– Итак, я был прав: он ваш любовник!
– Следовательно, вы считаете меня способной согласиться на подобную сделку? И вы верите, что юная девушка, к которой в свадебную ночь приходят и говорят: «Твой муж не придет, это я займу его место, я выиграл тебя в карты», – способна безропотно открыть свои объятия и постель? Мне кажется, я говорила вам, что убила лорда Кранмера?
– Но, насколько я знаю, вы не убили Язона Бофора?
– Он уехал. Я выгнала его! И встретилась гораздо позже… уже здесь, у князя Беневентского! О, разве все это имеет какое-нибудь значение?.. Для чего может вас интересовать моя прошлая, настоящая и будущая жизнь? У вас есть Империя, подданные, столько женщин, которые сочтут за счастье отдать вам свою любовь…
Марианна испытала какое-то болезненное наслаждение, выкладывая все, что скопилось у нее в сердце, к ногам этого бесчувственного человека, перед которым все трепетали. Она одна не ощущала страха, потому что даже если бы ему пришла фантазия убить ее, он не причинил бы ей большего зла, чем уже причинил. Она нашла удовлетворение в том, чтобы спровоцировать его гнев. Но, странное дело, Наполеон, казалось, и не слышал ее. Отвернувшись к дороге, он пробормотал с отсутствующим видом, словно думая вслух:
– Хотел бы я знать, не замешан ли этот дьявол Талейран[4] в истории с похищением?
Неожиданно он обернулся к ней.
– Ты знаешь, – сказал он насмешливым тоном, – что устроить сцену Императору – это государственное преступление?
– Сцену?.. Я?.. Но я…
– Если не хочешь быть наказанной, как ты этого заслуживаешь, поторопись попросить у меня прощения.
Резким движением он задернул занавески на дверцах. Но только когда губы Наполеона отыскали рот Марианны, она осознала, что он держит ее в своих объятиях.
Глава III
Бывшая щеголиха
Слегка высунув голову за кровать, Марианна разглядывала сверкающего позолоченной бронзой орла с распростертыми крыльями, который увенчивал круглый, покрытый белой эмалью герб наверху гигантского балдахина. Несмотря на треволнения этой безумной ночи, несмотря на пережитые долгие минуты любви, ей не хотелось спать. Она заснет позже, даже трудно сказать когда, но она знала твердо, что ей не найти сна в этой роскошной постели. Длинный полог из пурпурного бархата с золотым узором, крылатые Победы, чьи бронзовые ноги попирали глобусы из ляпис-лазури, возвышение, на котором стояла императорская кровать, – все это вызывало ощущение, что она лежит на троне самой Франции. Это было одновременно впечатляюще, лестно и… довольно забавно! Положив голову на плечо Марианне, Наполеон спал, умиротворенный. Свет вермелевого ночника придавал кротость его расслабившимся во сне волевым чертам, открывая в них что-то детское… Охваченная глубокой нежностью, молодая женщина не могда оторвать от него глаз. Она хотела просмаковать до последней капли это нежданное счастье.
Между кроватью и высокими окнами на большом пушистом ковре виднелись ее нетерпеливо сорванные платье и белье, его брошенная как попало одежда, которую он привык, раздеваясь, всегда оставлять в беспорядке. За окнами заканчивалась холодная ночь, слышались мерные шаги часовых, напоминавшие Марианне, что она находится в Тюильри. Но в помещениях второго этажа, которые занимал несчастный Людовик XVI, эта комната была теплой, уютной, еще хранящей звуки их поцелуев, любовных признаний, стонов наслаждения. Как он любил ее те два часа, что они здесь, с той поры, как он ввел ее через потайную дверь прямо в эти апартаменты! Казалось, он не может насытиться ею! Он заставил ее поклясться, что она никогда не расстанется с ним, что она всегда будет принадлежать ему. И когда она робко упомянула о грядущей свадьбе, о которой говорят все, он расхохотался.
– Я женюсь на брюхе! – с солдатской грубостью воскликнул он. – Мой род нуждается в наследнике, но ты – ты дашь мне все то, что никакая другая женщина не сможет мне больше дать.
Тогда перед нею раскрылось, как трудно любить Императора. Ее ревность, желание все знать о нем вызывали массу вопросов, которые она не смела задать. Как заговорить с ним о всех женщинах, чьи имена, насколько она слышала, связывали с его именем? Как заговорить с ним о польской графине, уехавшей в снега своей далекой страны, чтобы произвести на свет ребенка, зачатого им? Она догадывалась, что ему пришлось бы не по вкусу ее любопытство. Все, что было бы естественным с обычным человеком, с ним представлялось невозможным.
153 
