26 
Воображение так живо изобразило ему ужасную картину, что он гневно сжал кулаки и издал что-то вроде яростного рыка. Шарлотту нужно найти! Найти во что бы то ни стало! Он сам пойдет к Людовику и добьется от него ответа, пусть даже ценой немилости!
Но прежде чем позволить себе такую крайность, Николя де ла Рейни подумал, что, может быть, будет лучше... Нет! Прежде всего ему нужно успокоиться. Он чувствовал, что безумие грозит завладеть всем его существом, и должен был справиться с ним во что бы то ни стало. Ни за что на свете он не рискнет ухудшить и без того опасную ситуацию и оставить без помощи молодую женщину, которой искренне хотел помочь. Ему нужен был совет. Но у кого можно его просить? Только у тех, на чье молчание он мог безусловно рассчитывать, потому что исчезнувшая была им очень дорога...
Вернувшись в Шатле, он нашел у себя в кабинете Альбана. Сидя на корточках перед старинным камином, молодой человек пытался разжечь затухавший огонь. Первые дни октября были холоднее, чем обычно, обещая суровую зиму. Отпустив недовольное замечание по поводу людей, которые не знают, как потратить драгоценное время, де ла Рейни с видимым удовольствием протянул заледеневшие руки к разгоревшемуся огню.
— Прошу меня простить, — с виноватым вздохом ответил ему молодой человек, — все мои мысли только об одном, и я ничем больше не могу заниматься. Есть у вас какие-нибудь новости, господин де ла Рейни?
— Есть. Из Версаля ее увезли в Бастилию.
Разъяренный Альбан вскочил на ноги.
— На каком основании?
— Стражники прево и закрытая карета — все это было для Шарлотты де Фонтенак.
— Но...
— Если ты не будешь меня перебивать, дело пойдет значительно быстрее. Обвинение было одно: не угодила королю, и больше никаких объяснений. Обращались с ней в Бастилии, впрочем, вполне достойно. Славный Безмо отвел ей приличную камеру.
Но рассказ де ла Рейни неожиданно прервали. Вошел его секретарь с письмом в руках.
— Внизу дама. Она желает, чтобы вы выслушали ее незамедлительно.
— Что за дама?
— Она в маске, под вуалью, и совершенно очевидно, что она не хочет быть узнанной. Однако она вручила мне вот эту записку, и я готов поклясться, что это настоящая дама и очень знатная.
Де ла Рейни прочитал обращенные к нему несколько строк, и лицо его выразило живейшую заинтересованность.
— Передайте ей, что я тотчас же приму ее! — сказал он секретарю и повернулся к Альбану. — А тебя я попрошу отправиться на улицу Ботрей и попросить мадемуазель Леони приготовить ужин на четверых.
— На четверых?
— Для тебя, меня, дядюшки Сенфуэна и... не знаю, кого еще. Нам нужно поговорить.
Молодой человек покинул кабинет через дверь, ведущую в Зал совета, а господин де ла Рейни сам спустился за своей гостьей, а потом усадил ее в самое удобное кресло, выказывая каждым жестом величайшее почтение.
— Госпожа герцогиня, вы оказали мне величайшую честь, решив посетить меня в Шатле.
— Для меня это было единственной возможностью переговорить с вами. Как вы знаете, мой муж — градоначальник города Парижа, поэтому ваше появление у нас в особняке на улице Оратуар неизбежно вызвало бы толки, а они совершенно нежелательны, ибо то, что я хочу сообщить вам, должно остаться для всех тайной.
Вспомнив разговор с мадам де Монтеспан, де ла Рейни охотно поверил своей гостье.
Продолжая говорить, дама откинула вуаль и сняла маску, открыв лицо немолодой женщины, все еще красивое благодаря большим голубым глазам и очень белой коже, сохранившей всю свою свежесть, несмотря на морщинки, оставленные былыми горестями. Перед главным полицейским была герцогиня де Креки, статс-дама Марии-Терезии, и ее темное платье свидетельствовало о трауре по королеве, которой она служила на протяжении многих лет с почтением и преданностью. Она сменила герцогиню де Навай, впавшую в немилость из-за того, что осмелилась поставить решетку на дверь в комнату фрейлин, чтобы помешать королю нанести визит мадемуазель де ла Мотт-Уданкур... И хотя герцогиня де Креки была дочерью маркиза де Плесси-Бельера, близкого друга суперинтенданта Фуке, умершего тремя годами раньше в замке Пиньероль, ей ни разу не было поставлено в вину ее родство с человеком, слывшим близким другом и боевым соратником Людовика. Прекрасно зная, с кем он имеет дело, де ла Рейни поклонился в ответ, прижав руку к сердцу.
26 
