очень нудно 
121 
– Он мне сказал это, – ответил спокойно каноник. – И даже больше. О том дьявольском соглашении, которое у вас вырвали в обмен на имя. И о том, что произошло, когда вы оставили его наедине с умирающим…
Наступила тишина. Гортензия и Жан взглянули друг на друга, не решаясь задать следующий вопрос. Они слишком боялись ответа, который мог уничтожить их безумную надежду на счастье.
– Ну что же? – спокойно продолжал каноник. – Вы оба не слишком любопытны?
– Вы хотите сказать, что маркиз, – робко спросила Гортензия, – отказался от мести?
– За несколько мгновений до того, как предстать перед судией? Ну конечно, милая моя! Маленький аббат Кейроль гораздо более энергичен, чем кажется. Ему удалось… совершить чудо. Ну что ж, месье, уезжайте! Уже пора! У Франсуа Деве есть для вас лошадь…
Жан больше не колебался. Передав маленького Этьена Жанетте, он быстро обнял Гортензию, поцеловал ее и бросился в сторону конюшни. Он просто преобразился. Каноник проводил его взглядом, затем подошел к Гортензии и взял ее за руку, облегченно вздохнув.
– Не позволите ли мне войти, моя дорогая девочка? Я слишком долго оставался на своих старых ногах… и думаю, что добрая чашечка шоколада мне совсем не помешает…
Но ему пришлось еще раз повторить свою просьбу. От радости Гортензия не могла сдвинуться с места и лишь с восхищением смотрела на него. Он вдруг показался ей волшебником из сказки, архангелом Гавриилом, принесшим на своих золотых крыльях лучшую из новостей. Она, как во сне, провела его в салон. Ей казалось, что он принес с собой солнце и всю радость мира. Она усадила его возле камина и окружила заботами: раздула огонь, подложила подушки под его спину и ноги. Потом наконец бросилась перед ним на колени, чтобы поцеловать ему руку…
– Вы даже не представляете, как я вас люблю! – выдохнула она.
– Правда? В таком случае докажите это и принесите мне мой шоколад. И прикажите принести мой багаж. Ибо я, конечно, не уеду отсюда до тех пор, пока не поженю вас сам.
Вечером в своей комнате, приготовленной Гортензией, где на столе стоял большой букет самых красивых цветов из ее сада, а рядом фруктовый мармелад и бутылочка прекрасного сливового ликера, аббат Комбер долго молился, стоя на коленях. Эта молитва утомила его, ибо его колени плохо переносили столь долгое стояние. Но такая молитва была нужна, чтобы попросить прощения у господа за ту большую ложь, которую ему придется теперь делить с аббатом Кейролем.
– Господи, ты сделал бы точно так же, – вздохнул он, – ибо я думаю, что выполнил твою волю, не дав этому старому дьяволу-маркизу восторжествовать над этими несчастными детьми, которые, я думаю, и так слишком долго страдали… Отныне они смогут жить в любви, восхваляя твое имя и милосердие. Я же до конца дней моих буду молиться за эту преступную душу Фулька, маркиза де Лозарга… которого я всегда глубоко презирал!
Закончив таким необычным образом свою молитву, каноник встал с колен и пошел к своей постели. Он блаженно растянулся и почти сразу же уснул сном человека с чистой душой…
В доме было тихо. И в Комбере, и в Лозарге воцарился покой.
121 
