очень нудно 
6 
– Беда невелика. Но у меня пока крепкое здоровье, да и нет причин для беспокойства, ведь я буду жить на ферме. Говорят, она не слишком пострадала от взрыва, чего мне еще? Если это не так, я смогу поселиться в деревне у моей сестры Сиголены, которая только рада будет. В любом случае я буду рядом с ним. Ведь у этого окаянного нет убежища, нежели эти руины. В округе говорят, что Лозарг теперь как заколдованный, будто там видели огоньки, тени какие-то, – добавила Годивелла, поспешно перекрестившись.
– Это не новость. В Лозарге всегда было нечисто, и вам это прекрасно известно, – оборвала ее Гортензия с внезапным гневом.
– Вы что, забыли, что я и сама видела там… Не говорите об этом, мадам Гортензия, – простонала Годивелла, опять осенив себя крестом. – Ваша бедная тетка сегодня почивает в мире, и уж если есть там заблудшая душа, боюсь, это сам господин Фульк…
– Ну и что теперь? Если маркиз проклят богом, он ведь всегда сам этого добивался!
– Может, оно и так, но милосердие божье безгранично, разве нет?
– Но в него надо верить и всегда просить о нем господа, а маркиз постоянно избегал этого. Ах, Годивелла, – добавила молодая женщина внезапно упавшим голосом, – неужели и вправду вам так необходимо покинуть нас с Этьеном?
– Вы же знаете, что я вовсе не нужна вам. А вот если я окончательно брошу его, мне будет казаться, что я предала смысл моей жизни. Я хочу умереть подле него как старый верный пес, который не может пережить хозяина и умирает на его могиле. Поймите меня, хотя вы молоды и вам это будет не просто.
Гортензия поняла одно: Годивеллу уже ничто не удержит, и она отпустила старую няньку. Та удалилась с охапкой белых цветов и порыжевших листьев. Лицо ее светилось, как если бы она шла в бой за свою веру.
– Не беспокойтесь, мадам Гортензия, я позабочусь о ней, – ободряюще крикнул ей Пьерроне. – Я уже совсем взрослый!
У него начали пробиваться усы, и он верил, что вырос. И если Гортензия нашла в себе силы улыбнуться в столь трудную минуту, то только благодаря этому мальчику. Стоя посреди дороги, она смотрела вслед бричке, пока та не исчезла за поворотом. Повернувшись, она пошла домой, унося с собой неприятное ощущение, что призрак маркиза смеется у нее за спиной. Это была первая победа, которую ему удалось одержать после смерти, и Гортензия мысленно взмолилась, чтобы она была последней.
Она с грустью обнаружила, что, несмотря на свои преступления, а быть может, и благодаря им, старый разбойник сохранил свое влияние, которое несомненно окружит вскоре его имя неким фантастическим ореолом, над которым будут не властны даже его жертвы. Отъезд Годивеллы оставил ощущение холода и пустоты, которые Гортензия старалась поскорее забыть и заполнить любовью к Жану. Но, как нарочно, отлучки Жана стали все более частыми и продолжительными, и все чаще появлялся у него этот отсутствующий взгляд, свидетельствующий о том, что его мысли далеко отсюда.
Но любовь их ничуть не остыла. Гортензия знала, что Жан по-прежнему любит ее, и ни на мгновение не сомневалась в этом, ибо их ночи не утратили пылкой страсти первого объятия. Их тела, как голоса прекрасно настроенных инструментов, неустанно сливались в чудесной симфонии, старой, как мир, и вечно новой. Но неотвратимо наступал день и вырывал Жана из объятий молодой женщины, чтобы швырнуть в водоворот суровой жизни, где ей не было места, жизни, которую он ни на что бы не променял. Гортензии очень редко выпадали счастливые минуты, когда после обеда вдвоем Жан закуривал трубку, откинувшись на шелковые подушки кресла и положив ноги на каминный приступок.
– Я не хочу жить за твой счет, тем более что даже своего имени не могу тебе предложить взамен, – говорил он ей.
И он шел помогать своему другу Франсуа Деве в его работе на ферме, отрабатывая таким образом свой хлеб. Так продолжалось изо дня в день, пока тяга к странствиям не заставляла его сняться с места и отправиться в очередной раз в компании верного Светлячка в сторону синевших вдали горных вершин… или в Лозарг.
Это звучное имя вырвало Гортензию из дремы, в которую она незаметно погрузилась. Зябко поеживаясь, она встала с кресла. Огонь в камине давно погас, она поспешно забросала багровые головни пеплом, чтобы утром прислуга легко могла опять разжечь пламя. Потом, взяв на руки Пушинку, которая от удовольствия замурлыкала, свернувшись клубочком, она задула свечи в гостиной, взяла с сундука в прихожей подсвечник, поднялась в свою спальню и поскорей улеглась в постель, нагретую грелкой, предусмотрительно оставленной Клеманс. Гортензия не удержалась от грустного вздоха: когда Клеманс клала в постель грелку, она была почти уверена, что Жан этой ночью не появится, и предчувствие это никогда ее не обманывало.
6 
