116 
— Что еще?
— Еще возможно, что наш любимый больной почувствует себя не лучше, а хуже...
— Хватит! Ничего подобного я не желаю слышать! Если больному станет хуже, Грациан тут же вскочит в седло и приедет за нами. И потом, Санлис совсем недалеко от Курси, Грациан будет приезжать к нам с вестями, — твердо объявил барон.
Он остыл и принял, наконец, непокорную Лоренцу в свои объятья, обратившись к ней совсем другим тоном:
— Лори! Поставьте себя на место Тома! На один короткий миг! Когда- он взглянул на себя в зеркало, он испугался. Не принуждайте его выдерживать в таком состоянии ваш взгляд! Даже в начале вашей семейной жизни он не считал себя слишком привлекательным для вас!
Слезы заблестели на глазах молодой женщины, и она прижалась головой к плечу своего умудренного жизнью свекра.
— Кажется, я поняла вас! Простите меня! Впредь я готова слушаться вас и во всем повиноваться!
Лоренца произнесла эти слова искренне, но как нелегко они дались ей! Узнать, что Тома так близко, и не иметь возможности поспешить к нему, ухаживать за ним, окружить своей нежностью, день за днем воскрешая их счастливую любовь. Ее жизнь могла бы вновь наполниться счастьем, но она дала обещание и теперь должна была только ждать новостей. Первые не были слишком уж ободряющими. Даже крепкое здоровье Тома пошатнулось из-за тяжких испытаний. Однако теперь, благодаря заботам о нем, кажется, можно было не опасаться самого страшного исхода.
Новости приходили каждые три дня. Барон готов был мчаться к Тома чуть ли не каждое утро, но его удерживала мысль, что никто не должен знать о том, что его сын жив. Пребывание Тома у доктора Шансе-лье должно было оставаться тайной, и поэтому только Грациан мог привозить в Курси новости о молодом хозяине. Кто обратит внимание на слугу? К тому же в случае опасности Грациан знал, как повести себя, чтобы не выдать своего молодого хозяина.
Но объяснить все эти непростые вещи женщинам, в особенности Лоренце, оказалось невозможным. Стоило Грациану появиться, на него обрушивалась такая лавина вопросов, что барон в конце концов стал уводить паренька к себе в библиотеку, чтобы тот мог посидеть в покое и немного отдышаться, прежде чем пуститься в обратный путь. Но вот пришел день, когда скромный Грациан выступил в роли провидения, привезя письмо от доктора Шанселье, в котором тот сообщал, что наконец выяснил, где находится корень зла, и теперь лечение приносит великолепные результаты. Все обитатели замка заплакали от радости.
— Теперь я смогу к нему поехать! — вскричала Лоренца, воспламенившись светом надежды.
— И речи нет, чтобы кто-нибудь из нас отправился в Санлис! — воспротивился барон. — Сколько раз нужно повторять, что мы не имеем права подвергать Тома опасности! Как только двор отправится к испанской границе, мы вздохнем куда свободнее и тогда...
В первый раз с тех пор, как Тома был найден, барон упомянул об окружающем их мире, которого сам все это время не переставал опасаться.
Ведь они до сих пор не знали, кто назвал себя именем де Витри. Этот человек, расправившись с Анри де Буа-Траси и с Тома, хотя, к счастью, Тома остался в живых, словно бы растворился в воздухе. Барон умолял Лоренцу не проговориться ни единым словом о том, что Тома жив, в письмах к подруге, принцессе де Конти.
— Не подумайте, что я не доверяю ей, дитя мое, — говорил барон. — Но письмо может попасть в чужие руки. Пусть убийца продолжает верить, что справился со своей задачей.
— Не беспокойтесь, отец. Я прекрасно все понимаю и не напишу ни слова о Тома, как бы ни была велика моя дружба к Луизе! В этих письмах мы без удержу болтаем друг с другом, но ее болтовня всегда куда любопытней моей.
Так оно в самом деле и было. Без писем принцессы де Конти обитатели Курси понятия не имели бы, что творится в Париже. Потому что даже из Шантийи они в последнее время не получали никаких сведений. Дело в том, что коннетабль вместе со своей подагрой, приступами гнева, сливовицей и близкими отправился в Лангедок, чтобы вершить дела и правосудие. Несмотря на преклонный возраст, герцогиня Диана отправилась вместе с ним.
А еще несколько месяцев тому назад стало известно, что регентша, обеспокоенная войной, которую исподтишка вели принцы, дала свое согласие на созыв Генеральных штатов [41]в надежде навести хоть какой-то порядок в том хаосе, который воцарился не только из-за мятежных принцев, желавших во главе с Конде вновь вернуть себе феодальные права, но и из-за ропота народа, раздавленного непосильными налогами. Ситуацией в стране было также недовольно и духовенство, опасающееся за свои доходы и теплые места, и озлобленная армия — генералы, офицеры и все другие военные, оскорбленные возвышением Кончини, ставшего маршалом Франции и не имевшего ни личных достоинств, ни заслуг перед страной. Дворянство было оскорблено нанесенным ему бесчестьем.
116 
