101 
— Офицер правительственных войск, мадам, и смею заверить вас, ни одной представительнице прекрасного пола не следует меня опасаться.
Успокоенная его мягким, учтивым тоном, миссис Харт поблагодарила незнакомца за столь своевременное предложение, и вскоре раненого с помощью Бесси внесли в гостиную и с удобством разместили на диване. Как только свет упал на его бледные черты, офицер удивленно воскликнул:
— Это же мой старинный приятель! Хвала Господу, он жив! Его безвременная кончина стала бы невосполнимой потерей для Африки.
Затем он поспешил прибегнуть к помощи возбуждающих средств и сердечных капель, коими щедро снабдила его хозяйка. Постепенно раненый пришел в себя, изумленно огляделся и попытался что-то сказать, но самозваный лекарь строго-настрого запретил ему открывать рот. По счастью, рана от штыка оказалась неглубокой и не задела жизненно важных органов.
— Как мне называть вашего друга, сэр? — обратилась к офицеру миссис Харт, когда рану перевязали и несчастный страдалец был препровожден в постель.
— Мистер Сеймур, — отвечал тот после секундного раздумья. — А я полковник Персиваль. Могу ли я надеяться, мадам, что вы не сочтете меня назойливым и позволите моему другу остаться под вашим гостеприимным кровом до выздоровления? Разумеется, вы можете рассчитывать на безусловное возмещение всех понесенных затрат.
Миссис Харт заверила полковника Персиваля, что с превеликой радостью даст прибежище раненому. Засим, обещав вернуться поутру, полковник удалился.
— Какой красавец, — заметила Лили, когда он ушел. — Никогда не видела таких живых темных глаз, таких правильных черт и благородной осанки. Однако для полковника он слишком молод.
— Сразу видно, не из простых, — согласилась миссис Харт. — Судя по внешности и манерам, человек он знатный. Перед таким, как он, открыты все двери.
Летели дни и недели, и мистер Сеймур быстро поправлялся под усердным присмотром верного друга. Поначалу его манеры не слишком расположили дам. Раненый принимал их заботы как нечто само собой разумеющееся, держался холодно и сухо, однако впоследствии его сдержанность улетучилась без следа. Когда рана зажила и мистер Сеймур смог покинуть спальню и проводить вечера в кресле у камина, Лили и думать забыла, что некогда считала его гордым и заносчивым.
Он был высок, а величественная осанка придавала облику горделивый и строгий вид. Правильные черты лица, благородный высокий лоб и глубоко посаженные пронзительные глаза темно-серого цвета западали в душу. Сдержанное достоинство, которым сквозил его облик, несмотря на молодость, — ибо мистеру Сеймуру никак не могло быть больше двадцати пяти — двадцати шести лет, — очень его красило. Раненый никогда не смеялся, но, возможно, именно поэтому его улыбке была свойственна нездешняя кротость, и, кроме прочего, гостя, несомненно, влекли тихие домашние радости и очарование женского общества.
Оправившись от ранения, мистер Сеймур, сидя в садовом кресле, плел розовые венки для Лили и ее любимой собачки, мастерил домики из мха, украшая их ракушками и галькой. Временами, хоть и нечасто, гитара мисс Харт аккомпанировала его сильному и мягкому голосу, и каждое утро он занимался с Лили итальянским, который знал превосходно.
По вечерам, когда шторы задергивались, а огонь в камине разгорался ярче, хозяйки усаживались за пяльцы, а мистер Сеймур читал вслух какого-нибудь достойного сочинителя, комментируя особенно выдающиеся места и растолковывая темные пассажи столь доходчиво и красноречиво, что дамы совершенно уверились в его незаурядной образованности. Когда тема разговора казалась ему особенно занимательной, гость оживлялся, глаза его вспыхивали, а речь лилась блестяще и непринужденно.
В такие минуты Лили опускала шитье, не сводя с оратора пристального взора, а когда воодушевление оставляло его и он снова возвращался к прежней спокойной и величавой манере, девушка украдкой вздыхала. Это не ускользнуло от миссис Харт. Когда мистер Сеймур открывал рот, Лили ловила каждое его слово, когда мрачнел и хмурился, ее личико озарялось живейшим сочувствием. При малейшем намеке на то, что рана по-прежнему тревожит гостя, девушка сходила с ума от беспокойства; напротив, когда Лили наблюдала явные свидетельства выздоровления, радость ее не знала границ. Эти признаки зарождающейся симпатии доставили заботливой матери немало тревожных часов, ибо если чувства дочери были для нее открытой книгой, то мысли гостя не поддавались прочтению. Сдержанность и самообладание мистера Сеймура делали затруднительной любую попытку проникнуть в его душу.
101 
