50 
Тем временем под окном поднялся шум. Лучники явно обыскивали улицу, и Картуш почувствовал, что бледнеет. Заметив, как его рука стиснула пистолет, маршальша пожала плечами.
– Ну перестаньте же себя терзать. Я сейчас все улажу.
Выйдя на балкон, она строго окликнула стражников:
– Что там происходит? Где вы, по-вашему, находитесь, что позволяете себе так шуметь? Вы что, не знаете, кто я?
– Простите нас, сударыня, – ответил один из них, знавший, с кем имеет дело. – Но мы ищем Картуша.
– Этого страшного разбойника? Но вы же не думаете, в самом деле, что он у меня? Ищите подальше отсюда, сержант, и не мешайте честным людям спать спокойно. – Маршальша решительно захлопнула окно, затем повернулась к незваному гостю: – Ну а теперь что мне с вами делать? Я должна вас спрятать. Если мои слуги…
– Позовите Жюстину, сударыня, и, ради бога, велите принести мне что-нибудь поесть, я умираю с голоду.
– Жюстину? Вы знаете мою горничную?
Картуш, не отвечая, только засмеялся. Жюстина входила в его шайку с самого начала. Это была славная девушка, верная и надежная. Маршальша послушно позвала ее и смогла убедиться, что разбойник и ее горничная и в самом деле давнишние друзья.
– Ну что ж, – со вздохом покорилась она, – скажите Жюстине, чего бы вам хотелось, и, пожалуйста, заказывайте на двоих! От волнения разыгрывается аппетит, и я тоже проголодалась!
Четверть часа спустя в комнате был накрыт небольшой столик, и удивительные сотрапезники, расположившись за ним, принялись за паштет и шампанское. Картуш ел жадно, но при этом не переставал учтиво беседовать с хозяйкой дома. Похвалив паштет, он раскритиковал шампанское:
– У меня есть вино получше, это вас недостойно.
После того как с ужином было покончено, Жюстина устроила для Картуша постель в кабинете, смежном со спальней маршальши, и новые друзья расстались.
Утром Картуш распрощался с приютившей его на ночь хозяйкой.
– Я никогда не забуду вас, сударыня! – пообещал он, уходя.
– Да нет, конечно же, забудете! Вот для меня это, наверное, будет немного потруднее! Я знаю многих, кто извелся бы от ревности, знай они только, что я провела ночь с Картушем.
На следующий день маршальша де Буффле получила сотню бутылок шампанского, доставленного прямо из подвалов финансиста Пари-Дюверне. Оно и впрямь было намного лучше ее собственного.
И все же, пусть в этой истории Картушу удалось проявить хладнокровие и выглядеть красиво, он прекрасно понимал, что неудачи преследуют его не случайно, и понемногу утратил то самообладание, которое служило ему лучшей защитой. От неудач можно незаметно перейти к ошибкам, а ошибки могут оказаться смертельно опасными.
Однажды трактирщик, хозяин «Деревянного меча», сообщил ему о своем намерении покинуть шайку. Несмотря на то, что единогласно принятый устав давал ему право это сделать, разъяренный Картуш решил для устрашения прочих примерно его наказать. 4 августа 1721 года его дом ночью подвергся нападению, был разграблен и сожжен. Трактирщику, на его счастье, удалось бежать. Он поднял на ноги полицию, и Картуш в этом деле потерял пятнадцать человек – семь убитыми и восемь пленными. Среди последних был его дядя Тантон, давным-давно присоединившийся к шайке, соблазнившись рассказами о сказочной добыче, которую грабежи приносили его племяннику.
Однако в шайке был не только дядя Картуша, но и сын Тантона, доводившийся Картушу двоюродным братом. Пьеро был славным малым, немного простоватым, и обожал отца. Он терял рассудок, представляя его в руках лучников, потому что слишком хорошо понимал, чем ему это грозит. Вот тогда Картуш всерьез испугался. Не пойдет ли Пьеро ради того, чтобы вызволить Тантона, на то, чтобы выдать его самого, Картуша? Дождавшись темной ночи, он заманил двоюродного брата в пустынный уголок квартала Монпарнас, куда в те времена еще не добрался город, достал свой знаменитый английский пистолет и сказал не дрогнув:
– Прости, старина, мне очень жаль, но по-другому я поступить не могу.
Картуш без колебаний вышиб кузену мозги, а потом закопал тело под кучей навоза.
И все же, несмотря на все свои страхи, Картуш не желал признавать, что звезда его померкла. Для этого он был слишком горд. Он был вождем, которому повиновались по первому знаку, чьи приказания никогда не оспаривались. Достаточно было одного слова, малейшего подозрения, чтобы он убил ослушника или просто-напросто так его запугал, что вскоре страх охватил бы всю шайку, даже самых верных, таких, как Болье, друг Картуша, тщетно пытавшийся заставить его внять голосу разума.
50 
