60 
— Встань, — сказал он глухо.
Снова выпрямившись, он посмотрел на молодую женщину с неожиданной нежностью, затем, когда, удивленная этим чудесным возвращением к интимному «ты», она приоткрыла рот, он стремительно добавил после глубокого вздоха:
— Нет… не говори ничего! Больше не говори ничего.
Не надо, никогда не надо выводить меня из себя, как ты сейчас сделала. Это опасно. Я… мог убить тебя и потом жалеть всю жизнь. Потому что… даже если тебе в это трудно поверить… я люблю тебя, как и прежде!.. Есть вещи, которые ты не можешь понять!
Очень медленно, с таким трудом, словно она выдержала ожесточенную рукопашную, Марианна поднялась. Но она вынуждена была схватиться за кушетку, ибо все кружилось вокруг нее. Не было ни одной клеточки в ее теле, которая не причиняла бы ей боль. Тем не менее она хотела подойти к Наполеону, но он жестом удержал ее.
— Нет! Не приближайся ко мне! Сядь и постарайся прийти в себя. Только что мы были на пути к тому, чтобы нанести друг другу непоправимый вред, не так ли? Надо забыть все это. Слушай, завтра я покидаю Париж и еду в Компьен. Оттуда в конце месяца я отправлюсь в северные провинции. Я должен показать мою же… императрицу своему народу. Это позволит нам забыть… и главное, я смогу не высылать тебя подальше, что я должен был бы сделать, оставаясь здесь… Теперь я покидаю тебя. Посиди здесь немного. Констан придет за тобой и усадит в карету.
На удивление тяжелыми шагами он направился к двери.
С полными слез глазами Марианна неподвластным ей движением протянула к нему руки, пытаясь удержать. Прозвучал ее голос, тихий, умоляющий:
— — Ты прощаешь меня? Я не подумала…
— Ты знаешь прекрасно, что каждое свое слово обдумала заранее, но я их тебе простил, ибо ты была права. Но не приближайся ко мне. Если я коснусь тебя, этим я выкажу неуважение императрице! Позже мы снова увидимся!
На этот раз он быстро вышел, и Марианна, ощущая пустоту в сердце и голове, присела против огня. Ей вдруг стало холодно, ужасно холодно… Тайное предчувствие подсказывало ей, что прошлого уже не вернуть. Реальностью оставалась розовая глупая баба, реальностью были только что сказанные слова… слова, за которыми последует его отъезд и молчание. Опасное молчание. С мучительным сожалением вспомнила она о восхитительных днях в Трианоне, где мелкие недоразумения и споры тонули в заключительном согласии их ласк. Но никто в мире не сможет вернуть ей Трианон. Отныне у любви появится горький привкус одиночества и отрешенности. Вернется ли к ней снова то ощущение ослепительного, чистого счастья, наполнявшего ее в течение нескольких недель? Или надо привыкать отдавать все, ничего не получая взамен?
Дворец вокруг Марианны казался пустым и тихим, как в сказочном сне. И внезапно зазвучавшие на мраморных плитках приближающиеся шаги Констана шли словно из глубины веков. Она вдруг почувствовала себя плохо. Сердце заколотилось, все тело покрылось испариной. Она попыталась встать, но ужасная тошнота бросила ее, задыхающуюся, назад, на кушетку. Констан нашел ее смертельно бледной, с расширившимися глазами, с прижатым ко рту платком. Она растерянно смотрела на него.
— Я не знаю, что вдруг со мной случилось… Я чувствую себя больной, по-настоящему больной! А только что… все было хорошо.
— Что вы ощущаете? Вы сильно побледнели.
— Меня морозит, кружится голова, а особенно, особенно… у меня ужасная тошнота.
Не говоря ни слова, камердинер занялся ею. Он принес одеколон и смочил им виски Марианне, дал выпить подкрепляющее лекарство. Тошнота исчезла так же внезапно, как и появилась. Мало-помалу румянец вернулся на ее обескровленные щеки, и Марианна вскоре почувствовала себя совершенно здоровой.
— Не знаю, право, что со мной приключилось, — сказала она, одарив Констана полной признательности улыбкой. — Мне показалось, что я умираю. Может быть, следует показаться врачу…
— Врачу показаться необходимо, мадемуазель, но я не думаю, что это так серьезно.
— Что вы хотите сказать?
Констан тщательно собрал принесенные салфетки и флаконы, затем ласково улыбнулся, хотя и с оттенком грусти.
— Достойно величайшего сожаления, что мадемуазель родилась не на ступенях трона, что позволило бы нам избежать этого австрийского брака, который, на мой взгляд, нам ни к чему! Тем не менее я надеюсь, что у вас будет мальчик. Это доставит удовольствие императору.
Глава VI. ДОГОВОР
Сделанное открытие ошеломило Марианну и сразу придало ей смелости, наполнив ее необычайным ощущением торжества. Она не была настолько наивна, чтобы предположить, что ее беременность, случись она на несколько месяцев раньше, могла помешать браку с Австриячкой: после Ваграма Наполеон узнал, что Мария Валевская носит под сердцем ребенка от него, но ничего не изменилось. Он мог бы жениться на полячке, которую любил тогда и которая была из знатной семьи. Однако он не имел права сделать это, ибо, как и сама Марианна, при всем своем благородстве, Мария не была принцессой, то есть недостаточно чистой крови для основания династии. Но Марианна испытывала удивительную, немного мучительную радость при мысли о том, что императорская кровь уже пустила ростки в самой потаенной глубине ее естества, в то время как Наполеон прилагает все усилия, чтобы оплодотворить пухлое тело своей Венки и получить столь желанного наследника.
60 
