55 
Наступила тишина. Чуть нагнувшись к своей собеседнице, Талейран сверлил ее взглядом, но Марианна не дрогнула.
— С каких пор вам это известно? — спросила она с внезапным спокойствием;
— С того дня, как император отдал вам особняк на Лилльской улице. В тот день я понял, откуда идут эти зыбкие воспоминания, которые мне не удавалось упорядочить, это сходство с кем-то, кого я не мог вспомнить! Я сообразил, кем вы являетесь в действительности.
— Почему же вы ничего не сказали?
Талейран пожал плечами:
— А к чему? Вы сами непредвиденным образом оказались по уши влюбленной в человека, которого с детских лет ненавидели.
— Да, но это вы толкнули меня в его постель, — грубо бросила Марианна.
— Я достаточно о нем жалел… о том памятном дне, когда я пришел поговорить с вами. А потом я подумал, что нужно предоставить все естественному ходу событий и времени. Такая любовь долго не просуществует.
Ни любовь ваша, ни ваша артистическая карьера…
Марианна была поражена.
— Из-за чего же, позвольте вас спросить?
— Причина одна. Вы не созданы ни для Наполеона, ни для театра. Даже если вы попытаетесь убедить себя в противном, вы все равно одна из нас, аристократка, и из очень хорошей семьи. Вы так похожи на отца!
— Это правда, вы знали его? — спросила Марианна, томимая жаждой побольше узнать наконец о человеке, плотью И кровью которого она была, но все знакомство с которым ограничивалось только портретом. — Расскажите мне о нем!
Талейран осторожно снял лежавшую на его рукаве трепещущую руку и задержал в своей.
— Позже. Здесь трудно вызвать в воображении его образ. Император приближается. Вам надо хоть на время превратиться в Марию-Стэллу.
Он торопливо провел ее к группе музыкантов, где в центре она заметила Госсека, подававшего ей знаки рукой, Пиччини, раскрывавшего партитуру на рояле, и Паэра, дирижера императорской капеллы, заботливо обтиравшего свою палочку. В последний момент, повинуясь безотчетному побуждению, она задержала вице-канцлера.
— Если я не создана ни для… императора, ни для театра, то, по-вашему, для чего же?
— Для любви, милочка!
— Но… мы любим друг друга!
— Не путайте! Я говорю о любви… великой любви: той, что потрясает миры, сокрушает вековые династии… той, что сохраняется до самой смерти, той, наконец, которую большинство людей никогда не находит.
— Тогда почему я должна найти ее?
— Потому что, если вы ее не найдете, значит, она не существует, Марианна, а она должна существовать, чтобы подобные мне могли ее отрицать!
Глубоко взволнованная, Марианна следила за неровной, но изящной походкой этого странного хромого. Она явно различила в его словах, так мало соответствовавших облику и манерам Талейрана, в этом решительном признании их сословной общности как бы предложение дружбы или по крайней мере помощи… Помощи! Сейчас, когда она так в ней нуждалась! Но до какой степени можно полагаться на искренность князя Беневентского? Пожив под его крышей, Марианна лучше, чем кто-либо, знала то своеобразное очарование, которое он излучал, тем более сильное, что оно казалось совершенно непроизвольным. Ей вдруг вспомнились слова графа де Монтрона, которые Фортюнэ Гамелен однажды пересказала ей, смеясь: «Ну, кто же его не полюбит? Он ведь такой порочный!»
Чего добивался он сегодня вечером? Вернуть ее без всяких задних мыслей, к достойному ее рождения существованию или просто еще больше отдалить от императора… Императора, которого он, как говорят, предает в пользу царя?
Пропели трубы, раздались торжественные удары жезла главного церемониймейстера, графа де Сегюра, и в огромном зале воцарилась почтительная тишина, тогда как все повернулись к трибуне, где среди волны блестящих туалетов и сверкающих орденами мундиров показалась императорская чета. На переливающемся разноцветном фоне придворных дам и адъютантов выделялись зеленый мундир Наполеона и розовое платье Марии-Луизы, а больше Марианна ничего не увидела. Как и весь двор, она склонилась в глубоком реверансе.
Почему он не был бесконечным, этот реверанс?.. Когда Марианна подняла глаза к новобрачным, выражение счастья на их лицах поразило ее в самое сердце. Она получила наглядное подтверждение полного согласия между ними. Даже не взглянув на зал. Наполеон с предупредительностью и нежностью усаживал свою супругу и даже поцеловал ей руку, которую продолжал держать в своей, когда сам сел рядом. Он нагнулся к ней и тихо говорил что-то, не обращая внимания на окружающих.
55 
