85 
— Возможно, он хочет стать испанским грандом, — с усмешкой произнес министр. — Говорят, король Филипп хорошо платит за услуги. Однако тому, кто слишком высоко поднял голову, легче ее отрубить. Прикажите арестовать Бирона, сир, и предайте его суду вместе со всеми сообщниками…
— Их имена известны?
— Конечно. Прежде всего граф Овернский…
— Брат маркизы?!
— Да, брат маркизы де Верней, сир. Вам давно следовало понять, что семейство д'Антраг помышляет только о мятеже. Эти люди не любят вас…
— Генриетта меня любит! — взорвался король. — И не смей это оспаривать! Я перед ней во многом виноват…
— Вы считаете большой виной то, что не сделали шлюху королевой Франции? Это смехотворно!
— Прекрати, Рони! Я не позволю тебе говорить со мной таким тоном!
Взбешенный король удалился, оставив министра одного, но приказ об аресте всех заговорщиков все-таки подписал. Обвиняемых препроводили в Бастилию, а 31 июля 1602 года маршал-герцог де Бирон поднялся на высокий, обтянутый черным крепом эшафот, возведенный во дворе Бастилии в первый и последний раз. Ибо Генрих, побывав в постели Генриетты, распорядился освободить опасного графа Овернского — сводного брата своей любовницы. Наступила очередь Рони прийти в ярость: все вернулось на круги своя.
Между тем королевская чета жила отнюдь не мирно. Мария Медичи прекрасно знала о связи своего супруга с Генриеттой и об обязательстве короля жениться на ней, которое по-прежнему находилось в руках дерзкой, маркизы. Королеве исправно доносили об оскорблениях и насмешках: Генриетта открыто высмеивала ее коренастую фигуру, тяжелые черты лица и выпученные глаза. В двадцать семь лет такие вещи не прощают. Флорентийка, не обладая гибкостью и политическим гением своей тетки, королевы Екатерины, предавалась бессильной ярости и вопила так, что сотрясались стены Лувра. Естественно, вся столица судачила об этих сценах — к великой радости друзей Генриетты.
Однажды вечером Рони, зайдя к королю, стал невольным свидетелем очередной ужасающей ссоры. Мария, не обращая внимания на присутствие министра, припомнила мужу все любовные приключения и в особенности грубые издевки той, которую она именовала «маркизой-потаскухой», а потом влепила королю звонкую пощечину.
На сей раз Генриху изменило его привычное добродушие.
— С меня хватит! — в гневе воскликнул он. — Вы вернетесь во Флоренцию, мадам. Наш брак будет расторгнут. Мне не нужна такая жена, как вы!
— У меня есть сын! — взвизгнула Мария. — Вы не имеете права изгонять мать дофина!
— Я могу уничтожить вас вместе с вашим сыном! Слава богу, у меня есть другой сын.
— Не поминайте господа в делах разврата!
Ледяной голос Рони подействовал на обоих бойцов как холодный душ.
— Сир, — спокойно произнес он, — умоляю ваше величество уделить мне минуту внимания. Прибыл папский нунций и просит у вас аудиенции. Полагаю, сейчас не самый подходящий момент, чтобы ставить под сомнение законность королевских сыновей.
Укрощенный Беарнец последовал за своим министром, хотя успел на прощание бросить угрожающий взгляд на жену, которая теперь заливалась слезами: гнев короля не предвещал ей ничего доброго. И действительно, в начале 1603 года Генрих признал юного маркиза де Верней своим сыном. Мария Медичи едва не умерла от ярости, а Генриетта торжествовала: у ее сторонников появилось новое оружие.
Маркиза де Верней, умело сплетая сеть политических интриг, из которых самой опасной для Франции был предательский сговор с послом Испании графом Фуэн-тесом, вела с королем жестокую и расчетливую игру. То и дело отказывая ему, а затем привлекая вновь, она доводила его до исступления. Это был уже испытанный способ — именно так в свое время Генриетта добилась титула официальной любовницы. Король, истерзанный непостоянством своей ласковой и свирепой фаворитки, осыпал ее подарками и страстными письмами.
«Я никогда вам ни в чем не перечил, — писал он, — а вы задались целью мучить меня, поэтому ответа не будет. Не пытайтесь что-либо измыслить, ибо лучше промолчать, если нечего сказать. Я же люблю вас так безумно, что совершенно потерял голову…»
Генриетта читала эти письма, посмеиваясь, складывала их в шкатулку и отвечала, что отныне намерена заняться спасением души, отчего король приходил в безумную ярость. Он попытался найти утешение у красивой и глупой Жаклин де Буэль, которой даровал титул графини де Море. Но все его старания уязвить Генриетту были тщетными: она слишком хорошо знала и свою власть над ним, и ничтожность своей соперницы. Король не удостоился даже упрека. То же самое произошло, когда Генрих завел интрижку с Шарлоттой дез Эссар…
85 
