106 
— Дорогу карете лорда Хартфорда! — прокричал голос, и мимо нас пронеслось ландо, запряженное четверкой серых красавцев. Из дверей выступил сам председатель трибунала: поистине величавый судья в офицерском плаще, сапогах и дорожном картузе. Последний особенно шел к его смуглому, резкому лицу и пышным черным бакенбардам. Все вместе придавало ему несомненное сходство с исполинским орангутангом; убежден, что милорда охотно взяли бы в любой зверинец королевства. Под руку с его милостью шел господин в макинтоше и бежевой касторовой шляпе. Все сразу узнали вездесущего графа Ричтона, который, конечно, не мог пропустить сцену последнего унижения Гастингса и приехал в Заморну на трибунал. Гордость не позволила ему остановиться даже в такой роскошной гостинице, как «Стэнклиф», и сейчас он отправлялся со своим благородным другом к тому домой. Оба сели в экипаж, один мрачнее тучи, второй — весь улыбки и обходительность. За пять минут они пронеслись по Торнтон-стрит и свернули на Хартфордскую дорогу.
Через два часа итоги судебного заседания стали известны всей Заморне. Гастингс принял условия и дал показания против бывших друзей. Что именно он сказал, не разглашается, однако вскоре станет ясно из действий правительства. Гастингс вернул офицерский патент, согласился надеть полосатый мундир и алый пояс рядового в полку Белькастро и в награду за все получил жизнь — жизнь без чести, без свободы, без всяких остатков личности. Так открывается новая карьера Генри Гастингса, юного героя, воина и барда Ангрии! «Как пали сильные!» [39]
Глава 3
Сэр Уильям Перси, как и его отец, чрезвычайно упорен, когда речь идет о каком-нибудь его желании, какой-нибудь вздорной фантазии, и чем меньше доброго эта прихоть сулит ему самому или окружающим, тем упорнее он добивается своего. Нортенгерленд всю жизнь, как дитя, бежал за радугой, и в какие только бездны не падал в погоне за своей мечтой! Как часто она отвращала его от серьезных целей, увлекая за собою в то самое время, когда честолюбие уже возвело его на высочайшую гору, когда вершина была совсем рядом и с нее открывались все царства мира и слава их! Сколько раз в такие минуты Александр Перси поворачивал назад, потому что его поманила иллюзия красоты, и, спустившись с кручи, на которую взбирался столько дней и ночей, силился, как безумец, ухватить руками обманчивую грезу! Когда она рассеивалась, он не возвращался в разум. Он по-прежнему видел в облаках перед собой многоцветную арку и упрямо бежал к ней, хоть и облака, и сама радуга давно растаяли в ничто.
Сэр Уильям, чья душа и воображение куда холоднее, никогда не поддавался призрачным самообманам. По сравнению с Нортенгерлендом он сделан из мрамора, однако мрамор этот заколдованный и может оживать, как статуя Пигмалиона. Сэр Уильям подвержен настроениям. То прекраснейшее лицо вызывает у него лишь презрительную насмешку над женским тщеславием, то выражение на лице заурядном, луч, сверкнувший в глазах не огромных и не сияющих, останавливают его внимание и внушают романтические раздумья лишь потому, что созвучны сегодняшнему мимолетному капризу. И все же, если семя чего-то подобного — симпатии, расположения, приязни, называйте как хотите, — запало ему в душу, оно пускает там прочные корни и, тайно возрастая, может со временем превратиться в подлинную страсть.
Сэр Уильям, носящийся туда-сюда по важным поручениям, занимающий доверенный и ответственный пост иностранного атташе, а следовательно, живущий в вихре нескончаемых дел, по-прежнему удерживал в памяти нелепейшую из причуд, маленькую утешительную забаву — интерес к мисс Гастингс. После аудиенции у августейшей сестры сэра Уильяма она куда-то пропала с его глаз, и он не удосужился навести о ней справки. Последний раз он видел мисс Гастингс, когда та, красная от обиды и стыда, покидала королевскую приемную. Добросердечный молодой человек мысленно посмеивался от удовольствия, припоминая, с каким равнодушно-холодным видом стоял за стулом государыни. Он понимал, что мисс Гастингс никогда больше не обратится к нему за помощью, более того, станет всячески его избегать, чтобы малейшее ее обращение не было расценено как навязчивость. Он знал, что она как можно скорее покинет Витрополь, и дал ей уехать, не попрощавшись. И все же мисс Гастингс жила в его памяти; сэр Уильям по-прежнему улыбался, припоминая ее жар, ему приятно было воскрешать перед глазами ее быстрые взгляды во время их разговора — взгляды, в которых он явственно читал то, что она считала надежно схороненным в своем сердце. По-прежнему при виде субтильной фигурки, маленькой ножки, умного тонкого лица у него пробуждалось ощущение чего-то приятного, чего-то такого, о чем стоит поразмышлять. Итак, сэр Уильям не собирался отказываться от мисс Гастингс. Нет, когда-нибудь он снова ее увидит. Удобный случай непременно представится. Одно он знал наверняка: можно не опасаться, что она его забудет. О нет:
106 
