Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
120 
И случилось чудо, чудо вырвалось, как искра, высеченная двумя существами, созданными друг для друга навсегда. Катрин отдавалась так, как никогда до этого, и взамен получила наслаждение, которое изгладило все, минута которого стоила целой жизни…
Когда волна страсти отхлынула, оставив ее лежать на полу, усталой и неподвижной, Катрин почувствовала, что Арно уходит. Она открыла глаза и увидела, что он, спотыкаясь, идет к двери.
— Арно, — позвала она.
Он очень медленно, почти нехотя повернулся, открыл рот, чтобы что-то сказать, но не издал ни звука. Тогда она нежно прошептала:
— Теперь ты можешь идти, а я могу умереть с радостью. Я знаю теперь, что ты никогда, никогда меня не забудешь.
Хрипло вскрикнув, он толчком открыл дверь и исчез, оставив светильник. Катрин слышала, как его шаги удаляются по тюремным коридорам. Опасаясь, что солдаты могут войти и увидеть ее, она поспешно оделась, потом легла и заснула.
Когда один из стражников зашел, чтобы забрать светильник, то застал ее крепко спящей и на миг остановился, глядя на нее с открытым ртом:
— Чудеса! Спать вот так, когда тебя через несколько часов повесят! И ведь это всего лишь женщина! — поделился он с товарищем. — Смелая, должно быть!
Глава четырнадцатая. ЖАННА
Когда Арно выбежал из камеры Катрин, он и не подозревал о том, что огромная радость наполнила Катрин необыкновенной силой и что она теперь стала свободна от самое себя, свободна от мерзкого заточения и предстоящей казни, которая погрузит ее в небесное блаженство. Катрин изведала такое счастье за то короткое время, что больше не боялась смерти. Монах, который пришел исповедовать ее, увидел женщину, отрешенную от всего земного. Она слушала его слова о Боге с полуулыбкой, играющей на губах, чем вызвала недовольство доброго монаха. Питу в слезах подал ей самую лучшую еду, которую она давно уже не ела за эти месяцы: белый хлеб, свежее мясо и вино — караван с продовольствием пришел по воде днем раньше под личной охраной Девы.
— Когда я думаю, как Дева будет торжественно входить в город сегодня вечером, а ты не сможешь ее встретить… — добрый малый шмыгнул носом.
Катрин почувствовала, что тюремщик ее успокаивает.
Дева вряд ли имела для нее значение сейчас, когда она собиралась умирать, потому что она хотела умереть счастливой.
В этом странном безмятежном состоянии духа она оставалась и тогда, когда ее подняли около 8 часов вечера и посадили в повозку, обычно используемую для перевозки навоза. Монах уселся рядом с ней, а палач встал позади. Отряд лучников окружил столь странный кортеж, и он выехали из Шатле. Одетая в грубое платье, с уже накинутой на шею петлей, Катрин покачивалась в дребезжащей тряской повозке. Ее широко открытые глаза не мигая смотрели вдаль и были похожи на глаза слепого. Казалось, она уже не принадлежит земле.
Повозка пересекла птичий рынок, уже пустой в это время, и устремилась вниз по широкой улице Школяров. Эта всегда суматошная улица, с ее постоялыми дворами и ярко раскрашенными вывесками, всегда представляла для зевак настоящий спектакль, но этим вечером она была безлюдной. Дома были закрыты ставнями, а несколько прохожих настолько спешили, что едва ли заметили мрачную процессию. Один из стражников проворчал:
— Они успеют к Бургундским воротам, через которые Дева должна войти в город. Почему старейшины не повесили эту женщину чуть раньше? Тогда и мы смогли бы туда попасть…
— Нам следует побыстрее с этим развязаться! — сказал другой.
— Тише вы там! — закричал сержант.
В эту минуту послышался мощный гул тысячи голосов. Он доносился из восточной части города и был похож на гудение множества пчел в тишине. Затем колокола Сен-Этьена и Нотр — Дам де ля Консепсьон начали вызванивать радостную мелодию, а одобрительные возгласы стали громче.
— Она вошла в город! — крикнул один из лучников. Слава Богу!
— Аминь, — эхом откликнулся монах.
Катрин пожала плечами. Ей страстно захотелось, чтобы этот ужасный фарс закончился, и, как ни странно, теперь ее мысли были обращены не к Арно, а к Мишелю. Она еще раз с поразительной ясностью увидела это трагическое путешествие, которое он проделал по улице Сен-Дени на виселицу. Но он был окружен толпой, а она была одинока, и нигде не было видно двух детей, которые с риском для жизни попытались бы спасти ее. Она шла навстречу смерти среди полного безразличия, сопровождаемая монахом и несколькими равнодушными солдатами.
120 
