Голова Исидоры повернулась немного в сторону, как будто она куда-то вглядывалась мысленным взором. Ее дыхание было затрудненным и неровным.
— Как вы поступили с теми висящими на столбах, кто еще был жив? — наконец спросила Магда. — Им можно было чем-нибудь помочь? Вы могли воспользоваться своим даром, чтобы спасти хотя бы некоторых?
Исидора некоторое время сидела неподвижно, уставившись в пустоту слепыми глазницами, как бы воскрешая в памяти то зрелище, которое наблюдала в тот ужасный день.
— Их невозможно было исцелить, — прошептала она. — Те, кто еще был жив, из последних сил умоляли меня избавить их от невыносимой боли. Они просили о смерти.
— Вы не могли исцелить ни одного из них?
— Все, кроме одного, давно были за гранью исцеления, даже с помощью намного более одаренных волшебников, чем я. Я ничего не могла сделать, чтобы спасти им жизнь. Ничего.
Магда склонилась к ней.
— И что же вы сделали?
Исидора вслепую повернулась к Магде.
— Все, что я могла сделать — это избавить их от последних мучений, чтобы облегчить их душам последнее путешествие в мир духов. Поспешив вдоль дороги, я сначала хлестнула своей силой, чтобы разрубить веревки, удерживающие каждого из них на столбах. Висение в таком положении затрудняло их дыхание. Многие умерли от удушья. Каждый по очереди рухнул на землю, когда я рассекла веревки. Потом я ходила от одного выжившего к другому, некоторое время держала их за руки, выражая каждому несколько тихих слов утешения, сочувствия и обещая легкое избавление от их мучений. Казалось, будто я была вне своего тела, наблюдая со стороны за моими хождениями от одного человека к другому, за тем, как я держу их за руки, произнося слова утешения, а затем останавливаю их сердца. Я не могла поверить, что делаю такие вещи. Я никогда не предполагала, что буду использовать способности для прекращения жизни тех, кого должна была защищать. Но я знала, что должна это сделать. Я была там, чтобы служить этим людям, тем, кто редко благодарил меня за мои усилия, и теперь осталась единственная услуга, которую могла им предложить. Если подумать, за все время, что я жила среди них, никто никогда не благодарил меня так, как теперь, за то, что собиралась сделать для каждого их них. Они плакали от радости и шептали слова глубочайшей благодарности за то, что я собиралась оборвать их жизнь.
У Исидоры перехватило дыхание, когда она попыталась продолжить рассказ.
— Потом я использовала свой дар для того, чтобы остановить их сердца, одно за другим, снова и снова. Пришлось это повторить более четырехсот раз. Потребовалось еще много времени после наступления темноты, пока я не избавила от мучений всех жителей Гранденгарта, кроме одного. Работа еще не была закончена. Я уняла стоны и остановила все сердца, кроме одного.
Глава 26
— Прошло уже много времени с тех пор, как луна должна была быть высоко в небе, когда я наконец добралась до последнего человека, — сказала Исидора. — Но луны не было видно из-за плотных облаков, понемногу затягивающих небо, как пелена серой тьмы, закрывающая покойного. Я знала, что скоро пойдет дождь. Последний выживший дрожал и тяжело дышал. Его звали Джоэл. Он был пекарем. Каждый день он обычно приносил мне маленькую буханку хлеба. Он никогда не брал денег. Джоэл говорил, что это был его маленький вклад для того, чтобы быть уверенным, что колдунья Гранденгарта не нуждается в еде. По правде говоря, Джоэл испытывал чувства ко мне, хотя никогда не говорил о них и не предпринимал ничего, кроме того, что приносил мне эту буханку хлеба. Думаю, это был предлог, чтобы увидеть меня.
Жена Джоэла умерла при родах еще до того, как я попала в Гранденгарт. Ему было одиноко и ужасно грустно. В нем было еще что-то помимо грусти, что мне нравилось, но так как я знала о смерти его жены и нерожденного ребенка, мне было неудобно долго с ним разговаривать, кроме того, чтобы спросить, как городской колдунье, о его делах, и не могу ли я чем-нибудь помочь. Он всегда отвечал, что все в порядке, и отвергал любые предложения о помощи. Со временем мои чувства к нему росли, но из-за его утраты мне казалось, что не следует заговаривать о таких вещах. Я знала, ему понадобится еще много времени, чтобы пережить такую утрату, и чувствовала, что должна уважать его скорбь, и мне не стоит вмешиваться. Так что, как бы ни хотелось рассказать ему о своих чувствах, я держалась на расстоянии. И каждый день он приносил мне буханку хлеба, как будто для него это был единственный способ встретиться со мной.