Последние отзывы

  147  

Приземление вышло мягким — внизу что-то спружинило. И темнота кромешной не была — слабое свечение исходило от стен. Скоро глаза пленников (в том, что именно пленниками они стали, сомнений не возникало) привыкли к полумраку и смогли различать детали обстановки.

Впрочем, какая там обстановка? Не было никакой обстановки — совершенно пустое помещение скругленной формы, без окон, дверей и каких-либо иных отверстий. Пол, потолок, стены имели уже знакомую эластичную и волокнистую поверхность, и, хотя цвет их в сумраке был плохо различим, Иван поспорить был готов, что они мясо-красные. И во мнении своем он был не одинок.

— Похоже, эта птиценогая скотина… — он имел в виду замок, — …нас проглотила! Мы у нее в желудке! — в сердцах выпалил Кьетт и пнул стену ногой. Вместилище болезненно дернулось.

— Не надо! — взмолился снурл. — Больно ему! Оно же не виновато!

— Не буду больше, — обещал нолькр поспешно, он вовсе не собирался мучить странное, но несомненно живое создание безумной магии.

Но Иван их добрых намерений не разделял, возразил жестко:

— Наоборот, надо его бить как можно сильнее! Может, тогда оно нас выплюнет!

— Ну что ты, Иван, разве можно?! Ведь мы не знаем пока, со зла нас упрятал сюда Зичвар или ради соблюдения условия! Вдруг он не имел в виду ничего дурного, а мы так невежливо поведем себя в гостях! — убеждал снурл, хотя на самом деле ему просто жалко было чужой желудок.

— Хороши «гости»!

— А чего плохого? Ведь не убили нас сразу, и упали мы аккуратно, не ушиблись почти… — Это «почти» к самому же снурлу и относилось. При падении он единственный пострадал — стукнуло по темечку корзиной с героем. Хорошо еще, что вскользь пришелся удар, не то могло и череп проломить, золото — оно тяжелое, это вам не ивовый прут!

— Ладно, поживем — увидим. — Иван больше не спорил. Хотят сидеть в замковом нутре — пусть сидят, раз такие добрые. А ему больно надо себя живодером выставлять! Так что сменим тему! — …Кстати, что это у нас герой молчит? Может, разбился уже о золотище свое?

— Я жив и здоров! — пискнуло из корзины. — Просто не вижу, о чем в нашем положении разговаривать.

— Ну не видишь — и молчи! — обозлился Кьетт, надо же было на ком-то выместить досаду.

— Господин Мазувил, а не можем ли мы выбраться из этого вместилища с помощью ваших Божественных Сандалий? — вежливо осведомился Болимс Влек, он еще не умел видеть то, что сразу понял Кьетт: эти мягкие с виду стены зачарованы таким образом, что никакая магия не проникнет сквозь их живую плоть, ни внутрь не пройдет, ни наружу не выйдет. Не только духа — демона удержат, даже высшего,пожалуй.

Ну, примерно так Мазувил снурлу и ответил. Тот не очень огорчился, он ждал чего-то подобного. Иначе слишком уж все вышло бы просто, как в сказке. В жизни так не бывает.

Довольно долго пришлось сидеть без дела. Даже планов побега они пока не строили. Ведь если бы и была такая возможность, какой смысл бежать, не выяснив планы Зичвара? Поэтому сидели смирно, говорили о вещах отвлеченных. А именно — дух Мазувил принялся излагать им житие Наззиравезина, бога-посланника, коему, собственно, и принадлежали Божественные Сандалии до того, как легендарный хумский герой Айзу выкрал их самым бессовестным образом у спящего, оставив того босым посередь дальней дороги.

Повествование вышло увлекательным, слушали его охотно. Хоть и старался Мазувил быть осмотрительным в словах, остерегался выказать неуважение к любимому богу, а все равно из рассказов его становилось ясно, что был Наззиравезин изрядный пройдоха, плут и бабник. Вечно он попадал в какие-то двусмысленные истории с чужими женами, как смертными, так и бессмертными, сам любил украсть, что плохо лежит, и в возлияниях не всегда знал меру (а потому без обуви оставался регулярно). И с каждой новой подробностью божественной биографии Болимс Влек все больше удивлялся: как получилось, что в сандалиях персоны столь разнузданной и безнравственной завелся такой серьезный и положительный дух? Ивану же Наззиравезин напомнил греческого Гермеса — прослеживались явные аналогии, хотя бы в том, что оба покровительствовали торговцам и ворам.

А Кьетт был занят тем, что снова и снова повторял имя «Наззиравезин» в уме. Ведь если его как следует затвердить, то потом, в казарме, можно будет спорить с желающими, что они не смогут его с первого раза правильно повторить — для каждого из пяти флангальдских наречий это сочетание звуков было совершенно непроизносимым, как говорится, язык свернешь.

  147