Особенно,... 
87 
— До чего же тут тесно, не покалечиться бы! — посетовал он, но кувырок сделал чрезвычайно ловко, будто всю жизнь только этим и занимался. Только приземлившись на четвереньки, немного запутался в штанинах — длинноваты вдруг стали, сползли что ли? И рубашка под мышками неудобно собралась, стала тянуть. — Ну, и что дальше? Кхе-кхе, — голос странно охрип, должно быть, от волнения. — Тит Ардалионович, ау-у! Что вы застыли столбом?
Удальцев замер, вжавшись спиной в дверь (которую он забыли-таки как следует запереть!) и, похоже, даже пытался что-то ответить, но получалось только тихое, дрожащее «а-а-а». Потому что на месте его безмерно уважаемого начальника стояло серое, мохнатое животное весьма внушительных размеров, хоть и худосочное — рубашка закаталась валиком, и на боках проглядывают рёбра. Или про начальство вежливее сказать «поджарое»?
— Ау-у! Что вы застыли столбом? — спросило животное голосом Романа Григорьевича, но чуть более хриплым, будто простуженным. Потом подняло к глазам правую лапу, с ужасом на неё воззрилось, задушено простонало: «Боги милосердные!» и завалилось на бок.
Бедный Тит Ардалионович совсем растерялся. Он и людей-то приводить в чувство не умел, не то, что волков. Что делать? Что делать? Воды? Соли? Нашатыря? Или пёрышко под носом сжечь, тоже, говорят, помогает при обмороках… Он заметался по каюте в поисках пера — совсем недавно попадалось на глаза одно рыжее, вылезшее из подушки. Где оно?
В общем, господина Листунова, надумавшего вернуться в каюту так некстати, ждала редкостная картина: валяется посреди пола крупный дохлый зверь, обернутый белыми тряпками, а вокруг с чрезвычайно озабоченным видом ползает на четвереньках агент Удальцев, заглядывает под койки и прочую мебель.
— Ох! Что тут у вас происходит?! — сурово осведомился Иван Агафонович. — Удальцев, что вы потеряли? И откуда здесь это ужасное животное? Зачем его сюда притащили?
Удальцев обернулся на голос, и, не вставая на ноги, огрызнулся:
— Какое ещё животное?! Сами вы животное! Это его высокоблагородие, Роман Григорьевич, не видите разве? Ему дурно, ступайте, принесите нашатыря, я боюсь оставлять его одного!
После такого абсурдного заявления Ивану Агафоновичу самому чуть не стало дурно: с разбойниками, убивцами, ворами, мошенниками, и прочими злодеями он привык иметь дело, но с буйнопомешанными прежде не сталкивался. Поэтому за нашатырём он не пошёл, а хотел бежать за подмогой. Но его остановил голос. Он был решительным, хриплым, и, несомненно, принадлежавшим господину Ивенскому.
— Листунов, вернитесь, я не терплю нашатыря. И вообще, мне вовсе не дурно, просто ноги… в смысле, лапы разъехались. Это с непривычки!
(Тут Роман Григорьевич, конечно, покривил душой, лапы у него не разъехались, а самым постыдным образом подкосились, но пальмирцу знать об этом было необязательно.)
С этими словами дохлая зверюга вдруг ожила, неловко поднялась на ноги, потопталась на месте в безуспешной попытке оглянуться — волчья шея не желала поворачиваться как надо, и обратилась к Удальцеву с деликатной просьбой:
— Тит Ардалионович, будьте добры, посмотрите, с меня подштанники не сползли? Что-то мне неловко…
— Ага! Ага! — вскричал юноша с азартом. — Никуда они не сползли! Я вас предупреждал, что одежда будет мешать!
— Вы были правы, — честно признал волк. — Мешает. Но теперь уже нет смысла снимать… Эй, эй, Иван Агафонович, что с вами? Удальцев, держите его скорее, он куда-то валится!
— Подумаешь, какая нежная натура! — фыркнул Тит Ардалионович, наотмашь хлопая по щекам позеленевшего Листунова — уж с ним-то он церемониться не собирался.
Процедура возымела действие: будущий народный герой перестал валиться навзничь, обрёл свой природный цвет и потребовал от Тита Ардалионовича объяснений — требовать что-то от Романа Григорьевича ему было не по чину, не важно, в волчьем тот пребывал обличии, или в человечьем.
Удальцев отвечал своему недругу свысока.
— Ваша нездоровая реакция, Иван Агафонович, меня удивляет. Вы же не грохаетесь в обморок, если встречаете на улице академического мага, или знахаря какого-нибудь? Их высокоблагородие — ведьмак по природе, неудивительно, что ему захотелось немного попрактиковаться в конверсии. [44]Заурядное колдовское действие, а вы сомлели, будто барышня!
87 
