Фьора никогда не думала, что можно так страдать. Она лежала на постели без движения, а слезы не переставая лились из ее глаз и стекали на волосы и подушку; она не могла ни есть, ни спать, в ней жила только одна лихорадочная мысль, которая ее медленно убивала; Филипп бросил ее, и навсегда. Он предпочел ей жалкий монастырь и могилу, рядом с которой он хотел закончить свои дни. Роковая связь с Лоренцо закончилась для нее страшным наказанием, навсегда разлучив ее с единственным человеком, которого она любила.

Замкнувшись в своем унижении, она ни одного мгновения не хотела думать о том, что Филипп, возможно, борется сейчас со всеми демонами ревности, не желала слушать утешительных слов, которые говорили ей все окружающие, и отказывалась уехать из этого города, где он, как она знала, живет в нескольких шагах от нее и находится в смертельной агонии.

С тех пор как ее подобрали на полу церкви в почти бессознательном состоянии, Флоран и Баттиста не знали, что им предпринять, а еще больше волновалась Николь Маркез, которой они кое-что рассказали. Как только Фьору поместили в ее комнату, молодой Колонна тут же поспешил в монастырь, чтобы сообщить обо всем де Селонже и попытаться смягчить его, но натолкнулся на настоящую стену.

– Для меня эта женщина умерла, – бросил Филипп с яростью, которая удивила молодого человека. – Она совершила непоправимое. Один раз я простил, больше – не прощу!

– Она считала вас умершим, и, как я понял, ей пришлось пережить серьезные испытания.

– Когда она отдавалась Кампобассо, то знала, что я жив! То, что она считала себя вдовой, не может быть ей оправданием. Допустим, я соглашусь жить с нею: сколько времени она останется мне верна? Ее красота привлекает мужчин, а она позволяет увлечь себя любовью.

– Она любит только вас! – горячо воскликнул Баттиста.

– Может быть, а может, она и заблуждается, – покачал головой Филипп. – Что будет, когда наступит однообразие повседневной жизни? Кому она позволит развлечь себя? Какого мужчину мне придется убить, если... я не убью ее саму? Нет, Колонна! Я отказываюсь! Я не желаю сходить с ума.

– А здесь с вами этого не случится? Вы не созданы для монашеской жизни... так же, как и я, но теперь я сам знаю, что ошибался!

– Вы выбрали единственное убежище, достойное рыцаря, но теперь у вас есть другие причины, чтобы продолжать жить! А я буду по-прежнему нести караул у могилы того единственного хозяина, которому я был согласен служить. Если мир не придет в мою душу, то я пойду, как уже однажды собирался, воевать с турками.

– А... ваш сын? Вы не хотите даже его увидеть?

Взгляд Филиппа блеснул, но он сразу прикрыл глаза веками.

– Я безумно хочу его видеть! – взорвался он. – Но если я его увижу или дотронусь до него, то у меня не хватит мужества расстаться с ним! Или придется лишить его матери. Лучше я не стану пробовать... Уходите, Колонна! Идите вашей дорогой, а мне оставьте мое одиночество!

– Не позволите ли вы мне передать ей от вас хотя бы одно слово привета? – проговорил расстроенный Баттиста. – Она совсем разбита, уничтожена, может случиться, что она и не поправится.

– Скажите, что я поручаю ей своего сына и надеюсь, что она вырастит из него человека, достойного его предков! Я знаю, что у нее благородное и мужественное сердце. И не так уж она виновата в том, что ее тело слабо. И скажите еще, что я буду молиться за нее, за них...

После этого Филипп де Селонже открыл дверь монастыря и исчез за ней. Расстроенный Баттиста вернулся к Фьоре, но не смог передать ей полученное им послание.

На другой день уже Флоран в пылу яростного гнева направился в монастырь, чтобы заставить этого упрямца внять голосу рассудка, а заодно и высказать, что он о нем думает. Но его не приняли, и он вернулся ни с чем. Жорж Маркез, который из дружеских чувств к Фьоре предпринял схожую попытку, также потерпел неудачу. Было очевидно, что Филипп решил замкнуться в своем молчании.

  97