33 
Сначала он склонился над Легиваром Черным. Ах, каких же внутренних усилий стоило магу, чтобы не вскочить с диким криком, когда ночная тварь заглянула ему в лицо и холодные пальцы коснулись щеки! Но он выдержал героически, а носферат, минуту помедлив, оставил его в покое – видно, не прельстило его торговое сословие, а может, магов он не любил – и перешел к Йоргену.
С ним он задержался дольше. Сперва какое-то время разглядывал, вроде как любуясь, и на его смертельно-бледном, не сказать что особенно красивом (с точки зрения Йоргена, разбиравшегося в красоте не лучше собственного папаши) лице блуждала благосклонная полуулыбка. Потом провел тыльной стороной ладони по щеке, взял пальцами за подбородок, развернул голову чуть вбок, чтобы лучше стала видна шея, убрал прядь волос за ухо… Было неприятно, но терпимо. Что произойдет дальше, Йорген знал, видел много раз, сидя в засаде, дрожа в мокром насквозь, леденяще холодном плаще (чтобы не учуял кровосос постороннего присутствия): вот сейчас тварь поцелует его в эту самую шею своими синюшными губами, потом поднимет на руки и понесет бережно в свое логово, чтобы там в уединении завершить ритуал.
И он почувствовал это холодное, мертвое прикосновение, ощутил запах могильного тлена, сырой земли… И вдруг носферат отпрянул, лицо его исказила гримаса ужаса и отвращения, так бывает, когда человек, откусив большой кусок прекрасного с виду яблока, обнаруживает внутри скопище сытых белых червей, копошащихся в рыхлой коричневой массе. «Чего это он?» – подумал Йорген с обидой, но виду не подал. Не станешь же, в самом деле, спрашивать у ночной твари: «Чем я тебе не по вкусу пришелся?»
«Наверное, дело в крови нифлунга, – решил для себя ланцтрегер. – Я наполовину принадлежу Тьме, вот и не понравился ему… Идиот! Мог бы сначала разобраться, прежде чем целоваться лезть!» Ему мучительно хотелась стереть с шеи влажные следы племянниковых губ, но нужно было лежать смирно, симулируя зачарованный сон.
А носферат, оправившись от потрясения, вплотную занялся силонийцем. Выбор был сделан.
Никогда прежде не доводилось Кальпурцию Тииллу испытывать чувства столь противоречивые. Ужас и восторг. Отвращение и томительное влечение. Желание, чтобы эти ледяные прикосновения прекратились немедленно и чтобы они длились вечно… Изящно удлиненное (по мнению Йоргена, «лошадиное»), мраморно-бледное и неподвижное лицо носферата, его угольно-черные глаза, капризно выгнутые губы, чуть оттопыренные клыками, его пальцы, холодные, но нежные, его волосы, спадающие красивыми белыми прядями, ласково щекочущими лицо жертвы, – все это отталкивало трепетно замершего Кальпурция и в то же время притягивало страстно. Ему было мучительно хорошо в объятиях живого мертвеца и в то же время мучительно стыдно, потому что ведь женатый человек, и вообще, если бы этот носферат прекрасной девой был – тогда еще куда ни шло, а тут уже перверсией попахивает…
«А потому что говорили тебе: до дна надо пить! А ты – «горько, горько»! – укорял его потом Йорген. – Вот и испытал, что такое чары носферата. Впредь будешь разумнее».
…Безвольно обмякшее тело Кальпурция лежало на руках у носферата, голова запрокинулась, силониец блаженно улыбался, взор его блуждал, и Йорген вдруг очень отчетливо понял: это уже не игра, это по-настоящему! Так и не допил, паразит, полынное варево, так и выплеснул половину, когда на него не смотрели! И спасай его теперь, потому что от самого толку ждать не приходится.
Племянник нес свою жертву вверх по холму, прямиком к склепу, не разбирая дороги. Йорген тоже так умел: в темноте, бесшумно и быстро, не хуже любой ночной твари. А Легивар не умел, он цеплялся за плети шиповника, спотыкался и падал в колючки. Множество мелких, но кровавых царапинок мгновенно покрыли лицо и руки. Носферат стал замедлять ход, принюхиваться, озираться пока еще неуверенно, но с возрастающим интересом. Свежая кровь манила его. Еще немного – и голод возьмет верх над романтическим чувством, и тогда он в лучшем случае бросит Кальпурция и устремится на запах, в худшем – вцепится клыками в то, что ближе, а именно в шею зачарованного силонийца. Допустить этого Йорген не мог.
– Дальше не ходи, останься здесь! Он тебя чует! – велел он бакалавру, и тот по голосу понял: на этот раз от полемики надо воздержаться.
Вот так и вышло, что остался ланцтрегер фон Раух один на один с носфератом. Шел следом, на расстоянии в пятьдесят шагов, и бранился мысленно, но очень некультурно, в стиле отцова конюха Фроша: «Охотнички, мать вашу!
33 
