очень нудно 
183 
Например, экстравагантного Воклена де Ивето, которого можно было встретить в голубой комнате одетым то пастушком, то богом, сошедшим прямо с Олимпа… А порой – и сатиром. Он славился искренней страстью к мифологии… Или поэта Шаплена, богатого и нечистоплотного, постоянно плюющего в платок, больше похожий на пыльную тряпку. Зато от его напыщенных стихов дамы чувствовали себя на верху блаженства…
Впрочем, все посетители особняка вели самую, по их мнению, веселую в мире жизнь. Шарады сменялись концертами, театральные пьесы чтением вслух, беседы балами и поздними ужинами.
Конечно, время от времени Монтозье охватывало бешенство. Он опять возвращался в армию, творил там чудеса и… потом начиналось все сначала: меланхолия, сожаления, угрызения, тоска, властная необходимость поскорее увидеть «ее» снова, – и он ехал в Париж, чтобы стать там еще более покорным рабом, чем прежде.
Ради нее он даже пообещал отречься от протестантизма. Тогда не осталось бы никаких препятствий для женитьбы, на которую он давно претендовал. Но Жюли, как никто, умела ускользать из рук. Она обладала редким даром повергать бедного влюбленного в рай и ад поочередно. Она позволяла ухаживать за собой, вселяла надежду, шептала ласковые слова. Потом, когда чувствовала, что влюбленный полностью от нее зависит, пускала отравленную стрелу, от которой несчастный чувствовал себя полумертвым.
И все-таки Монтозье был очень упорным человеком. Если он чего-то хотел, то добивался. Он поклялся, что Жюли никогда не будет принадлежать ни одному мужчине, кроме него самого. Решив поставить для этого на карту все, он придумал гениальный подарок возлюбленной – такой подарок, какой и не снился ни одному идолу: восхитительный альбом, каждая страница которого была посвящена какому-нибудь цветку, а каждый цветок был посвящен несравненной мадемуазель д'Анженн. Что-то около шестидесяти мадригалов, исполненных наилучшим образом.
Естественно, осознавая пределы своего поэтического дара и понимая, что ему потребуется помощь, Монтозье сам сочинил шестнадцать стихотворений, а остальные распределил между «собратьями по перу», чтобы добиться совершенства, чтобы было не стыдно предоставить свое творение взгляду «божественной».
Но, разумеется, дело было не только в содержании, форма волновала влюбленного не меньше. Он заказал Никола Жарри, лучшему каллиграфу того времени, написание текстов на превосходной веленевой бумаге. Роберу доверил живописные изображения цветов. Отдельные листы были переплетены в один том Легасконом. Получился роскошный альбом, выполненный с искусством, которого, с точки зрения знатоков этого дела, никогда больше не удалось достичь.
Изданная таким чудесным образом «Гирлянда Жюли» была передана красавице через ее верную камеристку: та положила альбом хозяйке в постель, на одеяло, в день ее именин. Проснувшись, Жюли обнаружила этот выдающийся и блистающий роскошью дар. Он должен был открыть ей наконец, как велика и упорна страсть, на которую она вдохновила Монтозье. На страницах альбома, переплетенного в красный сафьян, Жюли нашла все цветочные аллегории, призванные доказать, что она – единственная женщина в мире, достойная того, чтобы выдержать сравнение с богиней.
Можно было надеться, что, увидев подобный шедевр, Жюли растрогается, прольет слезу, что ее сердце смягчится. В результате она наконец протянет щедрому дарителю руку, трепещущую, как и ее, наконец, взволновавшееся сердце. Но, увы, ничего такого не случилось! Конечно, Жюли выразила признательность, конечно, она похвалила альбом за его красоту, отметила изящество стихотворных аллегорий и изысканность переплета, но в общем приняла драгоценный подарок как нечто вполне естественное. Либо ты богиня, – следовательно, жертвы тебе положены, либо нет. Вовсе не следует немедленно падать в объятия верного поклонника, как бы исключительно хорош ни был подарок. Фи! Это получилось бы так пошло, так вульгарно!..
Бедняге Монтозье пришлось терпеть… еще долгих четыре года, прежде чем он смог увидеть на горизонте берега Страны Нежной Привязанности… Целый год из этих четырех смертельно-тоскливых лет он провел пленником в Германии, отчаявшись увидеть когда-нибудь свою Францию или свою красавицу, что, впрочем, для него было почти одно и то же.
Наконец наступил счастливый 1645 год, когда король, признательный Монтозье за заслуги, назначил его генерал-лейтенантом своих армий. По этому случаю маркиза де Рамбуйе решила побеседовать с дочерью.
183 
