— Ты очень красивая. Не надо бояться.
Ее изучают. Шершавыми подушечками пальцев. Губами. Языком. Убивая остатки стыда. Загоняя сердце влет. До вздоха, до всхлипа, до стона, который не получается удержать в себе. Разве должно быть вот так? Выходит, что да… и почти не больно. Разве что неудобно самую малость.
Глава 25
ЗАТИШЬЕ
Даже если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят.
Их светлость явились, когда солнце не только взошло, но и крепко оседлало небосвод. Хотя в кои-то веки я презрела сие обстоятельство, оставшись в постели.
Во-первых, спать я легла поздно.
Во-вторых… выходной у меня. Будет. Надеюсь. Эх, где он, трудовой кодекс, хотя бы для избранных, чтобы там законное воскресенье, и отпуск, и социальные гарантии. Мечты, мечты…
Вчерашний бал для меня завершился перед рассветом. И закрывала я его в гордом одиночестве, ибо Кайя отправился раздавать дружеские долги согласно местным обычаям. Сержант тоже исчез, и душевный, а с ним и телесный покой нашей светлости выпало охранять десятку стражников под мудрым руководством Лаашьи. Как ни странно, оцепление получилось в высшей степени эффективным. Желающих общаться со мной резко поубавилось, и ночь прошла спокойно, что было довольно-таки подозрительно. А утром вернулся Кайя и рухнул в кровать как был, в одежде и сапогах. И руки у него были леденющими… Вот зачем такими руками за ноги хвататься!
— Изыди!
Изыдет, конечно. Ждите больше. Сгреб меня в охапку, прижал к себе и пробормотал:
— Теплая. Моя.
Кому ж еще этакое счастье надо-то?
— Пил? — Я прижала ладони к его щекам. Где ж он так вымерз?
— Грелся, — признался Кайя. — Немножечко. Я трезвый… честно.
Верю.
— Так и будем лежать?
— Будем.
Нет, мне в принципе удобно, только пуговицы здорово мешают. Пуговицы здесь делают солидными, из золота или серебра, инкрустируя костью, расписывая эмалью или простенько, со вкусом, вставляя драгоценные камни. И вот теперь я животом всю эту красоту ощущаю.
— Сержант сказал, что женится.
Дурной пример заразителен?
— На ком?
— Зовут Меррон. Из Хейдервудских. Странная, честно говоря, девушка. — Пальцы Кайя путешествуют по моему позвоночнику. — На балу познакомился.
И сразу жениться? Решительный он человек. Просто до одурения. Или это ночной согрев так на мыслительные процессы повлиял?
— Сказал, что хуже все равно не будет.
Отличная мотивация. Для фаталиста — в самый раз.
А вот на ягодице мне мишень рисовать не надо!
— Это не мишень. Это цветочек.
Что ж, цветочек существенно меняет дело.
— Раздевайся. — Я расстегнула воротник.
— Зачем?
И вот к чему эти провокационные вопросы?
— Ты раздевайся. Потом придумаем. Вообще я решила, что у нас сегодня выходной.
— Это как?
— Это как будто нас здесь нет. Ни для кого.
Гости или спят, или похмельем маются. Дела ждут. И один день для двоих — это же немного.
— Хорошо. — Кайя блаженно зажмурился. — Ванна. Еда. Жена. Спать. И опять есть… много. Я прожорливый.
Очаровательное признание. Наша светлость заметила. А план хорош. Ванна. Есть. Спать. Есть… и снова спать. А если станет скучно, что-нибудь придумаем.
Нет, Меррон, естественно, любила тетю. Очень любила, потому что не любить милейшую Бетти было решительным образом невозможно. Но все-таки порой эта любовь подвергалась испытанию.
Если бы тетушка злилась, Меррон было бы легче.
Она бы тоже разозлилась и высказала все, что думает по поводу этих неудачных попыток выдать Меррон замуж. Но Бетти категорически не умела злиться! Она всегда пребывала в настроении хорошем или же очень хорошем, иногда, как вот сейчас, слегка опечаленном.
— Где ты была? — В огромных голубых глазах виделся упрек, и Меррон отвела взгляд.
— Я… пряталась.
— А я тебе говорила, что не следует надевать это платье! Ты выглядела вызывающе…
…она выглядела именно так, как хотела выглядеть.
И сделала то, что хотела сделать!
И не важно, что по этому поводу думает тетушка Бетти. Ее взгляды давным-давно устарели, а Меррон категорически не желает пополнять ряды старых дев. Кошек разводить? Не для нее!