Говорит вещи, о которых в обществе разговаривать не принято. А если и принято, то не женщинам. Что женщина понимает в политике? Ей следует читать модные журналы, а не «Сельскохозяйственный еженедельник». Еще Меррон бегает, а не ходит степенно, как полагается юной леди.
Хотя она совсем уже не юная.
И вообще всем ясно, что Меррон предначертана судьба старой девы, склочный характер уже имеется. А Меррон не склочная вовсе, просто не способна молчать, когда над ней смеются.
Почему-то смеялись все и всегда.
И Меррон много глупостей сделала, пытаясь доказать им, что права. Рядом с одной из таких вот «глупостей» она и сидела, раздумывая над тем, какую историю тетушка сочинит о замужестве Меррон. Наверняка очень далекую от правды.
Главное, теперь Бетти перед соседями стыдно не будет. Но кое-что Меррон так и не выяснила.
— Зачем ты на мне женился?
Он мог бы выбрать если не любую, то другую, получше Меррон.
— Просто так.
Вот теперь Сержант определенно насмехается.
— Горе ты мое луковое, — сказал, отпуская.
Горе? Тетушка, когда сердилась, называла Меррон катастрофой.
Наша светлость присутствовала на похоронах.
Мне категорически не идет черный цвет. И остальным тоже — без него слишком много черноты вокруг, я уже не надеюсь, что когда-нибудь она исчезнет. Небо пытается спасти, расщедрившись на снегопад. Рыхлые белые хлопья ложатся на руки, на волосы, а я почти не ощущаю холода.
— Я здесь. — Кайя берет меня за руку и уже не отпускает.
Почему-то именно сейчас я как никогда остро ощущаю инаковость этого мира. Здесь нет храмов и священников, готовых проводить душу в мир иной. А я все равно слышу заунывное пение. И воздух будто ладаном пропах. Еловыми лапами.
Нет, снегом, и только.
— По обычаю тех, кто носит имя Дохерти, выносят через главный вход. — Кайя начинает говорить, чтобы отвлечь меня от воспоминаний. — Шесть лошадей вороной масти. Черная повозка. Тело укрывают черной же тканью, на которую кладут цветы. Иногда цветов очень много, и тогда их передают сопровождению. Когда хоронили отца, люди приносили гнилую солому.
— Почему?
— Показывали, что им нечего есть.
Тиссу — я даже мысленно называю эту женщину Тиссой — не повезут через город. И шестерка лошадей ее не ждет. Носилки. Белые розы на саване. И белый же снег.
Железные ворота распахнуты настежь. За ними снова чернота, но погребальной шахты, которую не способны оттеснить факелы. Провалы пустующих камер, и я понимаю, что однажды окажусь здесь. Не страшно, но…
…здесь только вместе. И очень не скоро.
Носилки входят в черный зев камеры. Ни прощальных слов, ни слез. Лишь деревянная заслонка, перепоясанная цепью, как знаком того, что место это занято. Мраморная плита с именем будет изготовлена позже, но Урфин не дождется.
Я знаю, что сегодня он исчезнет, не попрощавшись.
От него ждут безумных поступков, и разочаровывать Урфин не станет. Перед исчезновением он напьется, полагаю, вполне искренне, и выскажет прилюдно все, что думает о суде и судьях.
…еще несколько дней, и мы тоже уедем.
…я думала, завтра.
…не успеваю. Мне надо завершить одно дело. И с городом разобраться. Я рассчитывал на Урфина…
Но он должен быть в другом месте. И наш отъезд придется отложить.
…от дяди новостей тоже нет. Я опасаюсь, что… не хочу думать, но вероятность высокая. Иногда он становится безрассуден. А Сержант — не Дохерти. Его полномочия должны быть подтверждены. И я сам представлю его гарнизону и гильдиям. Совету тоже.
Уехать тихо не выйдет.
Сержант? А я как же? Я как-то привыкла к постоянному молчаливому присутствию Сержанта.
Скучать буду.
Интересно, ему понравится быть директором нынешнего сумасшедшего дома? Ох, что-то сомневаюсь.
…и передача дел займет некоторое время. Мы постараемся управиться настолько быстро, насколько возможно.
…то есть ему ты доверяешь?
…скорее использую. Он клялся служить моей семье и клятву давал не мне. Он не помнит ни слов, ни обстоятельств, вообще ничего, но знает, что клялся. И, подозреваю, нарушить клятву не сможет при всем желании.
Еще один. И я оглядываюсь на запертую дверь, которая вовсе не выглядит надежной, равно как и плита, прикрывшая нору гробницы. Человек, который умер задолго до моего появления в этом мире, пугает своей посмертной властью.