А у него и так слишком часто бьется.
Пришлось разбавлять холодной.
Их сиятельство стояли, упираясь руками и лбом в стену. Хорошо, что не говорили ничего под руку.
— У вас голова не кружится? — Тиссе, кажется, удалось достичь нужной температуры.
— Кружится.
— Тошнит?
— Уже нет. Ребенок, иди спать. Я сам управлюсь.
Во-первых, вряд ли управится, во-вторых, Тисса всерьез сомневалась, что сумеет заснуть.
— Вы ведете себя безответственно. — Говорить следовало уверенно, но голос предательски дрожал. — И если вы отказываетесь от помощи доктора, то терпите мою.
Вот у мамы получалось разговаривать с больными, ее все слушались, даже папа. Правда, он вечно ворчал, что сам разберется… а мама отвечала, что еще не готова стать вдовой.
— Раздевайтесь, — сглотнув, велела Тисса.
— Для тебя — с удовольствием.
Ох, это не только неприлично. Это недопустимо! Особенно если с удовольствием. Правда, оказалось, что руки их сиятельства не слушаются, и Гавину пришлось стаскивать грязную куртку, а потом и рубашку. Тисса поспешно отвернулась.
Однажды она видела папу без рубашки. Но это было давно. И папа — это же совсем-совсем другое… если бы не разбитый затылок тана, которым предстояло заняться, Тисса немедленно бы вышла.
А получалось, что уйти нельзя. Кто бросает дело недоделанным?
И температуру воды следует постепенно повышать.
Их сиятельство в ванну не забрались, рухнули, выплеснув половину воды на пол и на Тиссу, — ночная рубашка тотчас прилипла к ногам. А тан заорал:
— Горячо!
— Сидите. Вам так кажется. Вы просто промерзли насквозь.
Тиссе пришлось обернуться. Она пообещала, что смотреть будет только на затылок… ну некоторые обещания крайне сложно сдержать. Спину тана покрывали старые шрамы и свежие синяки темно-лилового, черного почти цвета. Густо. Плотно.
Страшно.
Как он вообще ходит-то?
И не просто ходит, но, упершись руками в борта, пытается вылезти из ванны.
— Пожалуйста, потерпите. — Тисса положила руки на плечи и поняла, что удержать его просто не сумеет. — Скоро жар пройдет. Вы должны прогреться. А я — осмотреть вашу голову.
Его трясло то мелкой, то крупной дрожью, переходившей в судорогу. Но это — хороший признак. Мышцы отходят. Всегда больно, когда мышцы отходят. Их надо бы растереть… Тисса пытается, но это то же самое, что растирать камень.
— Гавин, помоги, пожалуйста.
Помогает. Сосредоточенно, не обращая внимания на шипение их сиятельства. И лучше бы кричал в самом-то деле…
— Я добавлю горячей. Выдержите?
Кивок. А пульс еще ускорился, но не настолько, чтобы бояться за сердце.
— Ребенок…
— Что?
— Спасибо.
— Не за что. Сейчас посидите, пожалуйста, смирно.
Тиссе нужны были таз, тряпка и ножницы, потому как она подозревала, что просто расчесать слипшиеся волосы не выйдет. И оказалась права. Все спеклось в черно-бурый ком, который не желал размокать. Их сиятельство терпели молча. Лишь однажды попросили Гавина добавить горячей воды.
Волосы вокруг рваной раны Тисса выстригала аккуратно, а когда достригла, тан — ну неймется ему! — оттолкнул руку и сам ощупал затылок.
— Ты шить умеешь? — поинтересовался он.
— Я пробовала… на овцах.
К людям мама ее не допускала.
— Хорошо. Представь, что я овца.
— Скорее уж баран, — не удержалась Тисса и поспешно добавила: — Овца — девочка, а вы…
— Мальчик. Мальчик-баран. Примерно так себя и чувствую.
В кофре, который принес Гавин, имелся набор игл разной формы и толщины, шелковые нити, ножи и даже струнная пила — ее Тисса только на картинках и видела.
— Извини, но я буду ругаться.
И тан сдержал слово.
К счастью, рана была не такой и длинной, Тисса в пять стежков уложилась. Страшнее всего было прокалывать кожу в первый раз. И она все медлила, уговаривая себя, что это все равно надо сделать, даже если будет больно. А больно будет, потому что Тисса не умеет шить и руки у нее трясутся, но отступать некуда. Второй стежок дался легче. А на третьем тан сказал что-то такое, отчего Тисса едва иглу не выронила… и перестала его слушать.
— Все, — объявила она, отрезая нить. — И вам пора выбираться из воды.
— Сейчас. — Он опять сунул пальцы в волосы, точно проверяя, хорошо ли сделана работа. — Ребенок, глянь, пожалуйста, что у меня за ухом. Жжется…