— Я не хочу надевать презерватив, — свирепо выдохнул он, обжигая горячим дыханием ее ухо. — Не хочу, чтобы ты принимала противозачаточные. Не хочу, чтобы ты вела себя так, словно моя сперма — какой-то вражеский завоеватель, от которого тебе надо защищаться. Я хочу отдавать ее тебе. Хочу, чтобы и ты хотела этого. Чтобы родила мне детей. Хочу дом, полный малышей, — с каждым словом Роберт врывался в нее, проникая всё глубже и глубже.
Эви охнула. Ее лоно пульсировало вокруг него от охватившего ее неистового желания.
— Да! — она выпустила на волю монстра страсти, совершенного диктатора, встречая толчки Роберта с той же неудержимостью, что владела им. Это был настоящий Роберт, мужчина, заставивший ее снова почувствовать себя живой, наполнивший каждую клеточку ее тела огнем. Холод покинул ее, она светилась яркой жизненной силой.
— Я хочу брак, — Роберт стиснул зубы, пот стекал по его вискам. — Хочу привязать тебя к себе — юридически, финансово, любым способом, какой я только смогу придумать. Я хочу, чтобы ты взяла мою фамилию, Эванджелина, понимаешь?
— Да, — выкрикнула она и разлетелась на куски от счастья. — Да, Роберт!
Роберт неистово содрогнулся от охватившего его экстаза, наполнив Эви влажностью и жаром. Обхватив его ногами, она помогла ему еще дальше продвинуться в ней. У нее закружилась голова, затуманилось сознание. Единственное, что она осознавала, это примитивное ощущение его внутри себя.
Некоторое, показавшееся бесконечным время спустя Эви обнаружила, что лежит в кровати, а Роберт, обнаженный, вытянулся рядом. Она не обращала внимания ни на что, кроме него. Роберт не отпустил ее, и с трудом раздел и Эви, и самого себя, продолжая обнимать любимую. Она повернулась, чтобы еще крепче прильнуть к нему. Притягательность его тела после длительного отсутствия, оказалась слишком велика. Взобравшись на него, она поерзала, пытаясь найти удобное положение и соединить его плоть со своим разгоряченным лоном. Роберт задержал дыхание, и Эви почувствовала, как он снова начал твердеть.
— Возможно, ты получишь дом, полный детей, раньше, чем планировал, — пробормотала она, прижимаясь к нему в чувственном восторге. — Я перестала принимать противозачаточные в тот же день, как ты уехал.
— Хорошо, — еще крепче стиснув Эви, Роберт ласкал ее ягодицы и бедра. — Я не хотел причинить тебе боль, — извинился он, но все равно вновь скользнул в нее.
Эви уловила беспокойство в его голосе и поняла, что он ощущает неуверенность, выпустив на волю всю ту страсть, которую сдерживал так долго. Она поцеловала его и слегка куснула за губу, когда от его медленных движений ее снова охватило желание.
— Ты не можешь причинить мне боль, любя меня, — заверила она.
Глаза Роберта мерцали в тусклом свете лампы, все еще горевшей в гостиной.
— Это прекрасно, — прошептал он, — потому что, Господь свидетель, я люблю тебя.
Эпилог
Услышав, что приехал лифт, Эви присела рядом с крошечным, очаровательным созданием, которое, пошатываясь, цеплялось за стул в прихожей.
— Там папа, — прошептала Эви, наблюдая за тем, как большие глаза дочери с восторгом оглядываются вокруг. Она едва удержалась от того, чтобы не подхватить ее на руки. Порой любовь настолько переполняла ее, что она всерьез опасалась взорваться от силы своих чувств.
Двери лифта открылись, Роберт вышел, и неописуемый свет зажегся в его бледно-зеленых глазах, когда он увидел, что они его ждут. С радостным бульканьем малышка отпустила стул и направилась к нему, и каждый ковыляющий шаг балансировал на грани катастрофы. Роберт совершенно побелел, портфель с глухим стуком упал на пол, и, опустившись на одно колено, он подхватил дочурку на руки.
— Боже мой, — потрясенно произнес он, — она ходит!
— Уже часа два, — пояснила Эви, улыбаясь своему ангелу, который поймал шелковый галстук отца маленькой пухлой ручкой и начал его теребить.
— Мое сердце останавливается всякий раз, когда она подпрыгивает на полу.
— Она еще слишком мала, чтобы ходить. Ей всего лишь семь месяцев.
Ошеломленный, он посмотрел на маленькую головку, покрытую пушистыми темными волосами, которая боднула его в грудь. Точно такой же ужас он испытал, когда она поползла в пять месяцев. Если бы это было в его власти, свое драгоценное чадо он не спускал бы с рук, как младенца, в течение еще пяти лет. Малышка, однако, пребывала в блаженном неведении относительно паники своего отца.