116 
Но и камень при определенной сноровке — оружие.
Косуля, сбитая наземь, подняться не успела. Клинок вспорол ей горло, и Оден, склонившись к ране, пил горячую солоноватую кровь. Вкус ее был привычно отвратителен, но польза — несомненна.
Силы пригодятся.
Сердце было жестким. Печень знакомо горчила. И когда ком тошноты подкатил к горлу, Оден стиснул зубы: хватит. В конце концов, он не щенок, чтобы не справиться с собственным телом.
И то сдалось, приняв еду.
Но не Эйо.
Эйо не исчезла, как того Оден опасался. Перенесла вещи, вытряхнула на плащ содержимое сумки и с задумчивым видом перебирала сухие стебельки трав:
— Ты? — Она растерла серо-зеленый лист и обернулась.
Зачем она обернулась?
Если со спины… если лица не видеть… если бы вообще не видеть…
Кажется, Эйо поняла, пожала плечами и вернулась к бессмысленному занятию. Оден сам раскладывал костер и жарил мясо, вместо соли посыпая пеплом. А лист лопуха — чем не блюдо.
Подходил осторожно, боясь не столько ее, сколько себя.
Поставил еду на землю.
Коснулся плеча.
И отпрянул прежде, чем она обернулась вновь.
— Знаешь, — Эйо заговорила под вечер, наверное, надоело в сотый раз вещи перекладывать, — мне кажется, нам лучше разойтись.
— Нет.
— Я покажу, как спуститься в Долину. И дальше ты справишься.
— А ты?
Сложно разговаривать, сидя к кому-то спиной. А дым костерка мешается с таким родным запахом, который манит подойти ближе.
— И я справлюсь.
— Время… — Оден не собирался ее отпускать, во всяком случае, пока не убедится, что она в безопасности. — Дай мне время. Пожалуйста.
Четыре дня. И четыре ночи. Спать она устраивается отдельно, закручивается по самую макушку в старый плащ, тот самый, из деревни, и засыпает почти мгновенно.
Беспечный родничок.
Без нее плохо. И Оден подбирается настолько близко, насколько это возможно. Не потревожив сон, он ложится рядом и закрывает глаза. В темноте все по-прежнему.
А рассветы он начинает ненавидеть.
Страх причинить ей вред заставляет просыпаться за миг до того, как небо начинает светлеть. Уходит, перекинув второй, нагретый за ночь плащ. В предгорьях прохладно, и Эйо под утро сворачивается калачиком, пытаясь сохранить остатки тепла.
Она все понимает, но ни о чем не спрашивает.
Просыпается.
Складывает вещи. Идет. И терпит присутствие Одена рядом. Сегодня Эйо подобралась к Долине.
— Дорога там. — Она остановилась на краю холма и уперлась руками в колени. Сумка соскользнула. Ветерок взъерошил светлые волосы, обнажая полоску загоревшей кожи на шее. — Сегодня спустимся, а завтра уже и до деревни доберемся. Здесь много деревень.
Эйо не говорит о том, что будет дальше.
Долина. Патруль, который в подобном месте просто-таки обязан быть.
Возвращение.
Дом.
Этой ночью подойти незаметно не получается.
— Перестань, пожалуйста. — Она поднимает край плаща, словно стену матерчатую возводит между собой и Оденом. — Я тебя не понимаю.
Оден сам себя не понимает.
Но все равно ложится рядом и, раз уж Эйо не спит, обнимает ее. В складках плаща легко найти руку, и Оден помнит ее распрекрасно — узкую ладошку и каждый палец. Мизинец чуть кривоват, а на большом — ноготь ребристый, неровный, почти как те, которые у него отросли. Тоже сорвала где-то?
Ему знаком полукруглый шрам на тыльной стороне ладони. И острые косточки запястий.
А вот царапина свежая.
— Почему? — Голос Эйо дрожал. Она не плакала. Не обвиняла. Не требовала объяснений. И вот теперь заговорила. — Потому что я на альву похожа?
— На королеву.
В ее волосах запутался узкий ивовый лист, еще вчера, наверное, потому что сегодня Оден не помнит, чтобы проходили мимо ивы. Осмелев, он вытягивает лист.
— Неправда. Я видела… ее портреты.
— В них мало правды.
Портреты одобрены цензурой. И на них королева Мэб куда более живая, нежели в жизни.
— Но я… я же все равно не она! — Острый локоток впивается в ребра, намеком, что стоит отодвинуться.
Но Оден не готов слышать такие намеки.
— Я знаю.
Но, оказывается, знать недостаточно.
Попытаться рассказать?
Хотя бы затем, чтобы еще ненадолго задержаться рядом.
116 
