412 
— А это, — тихо произнесла Эрмиона из-за спины Гарри, — и есть Око.
Он шагнул и положил на него руку — в этом было что-то завораживающее, ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить себя коснуться его. Эрмиона подошла и сделала то же самое — он почувствовал, как ее мокрый рукав прилип к его руке, длинные локоны защекотали его шею. В этом неровном, пляшущем, тусклом свете Ока он взглянул на ее профиль — бледная мраморная кожа, пламеневшие от возбуждения щеки, серьезное лицо, словно она нашла решение для невероятно мудреной задачи по Арифмантике.
— Что это? — его голос сорвался, то ли от сырости, то ли еще от чего.
— Думаю, мы могли бы попробовать открыть его, — произнесла она. — В смысле, я — Наследница Рэйвенкло, в тебе есть кровь и Гриффиндора, и Слитерина… правда, с нами нет Джинни… Но, может, у нас хоть какая-то то возможность открыть его — это лучше, чем ничего… В конце-то концов, нигде же не было сказано, что мы все должны коснуться его одновременно.
Гарри кивнул и положил свою руку поверх ее:
— Алохомора, — произнесли они, ее тихий голос почти утонул в его — и внутри сферы полыхнула вспышка — темно-красный всполох следом за голубым. Гарри почувствовал, как внутри что-то болезненно напряглось, он замер в ожидании…
Ничего не произошло.
Эрмиона разочарованно вздохнула:
— Не получается… — ее ладонь соскользнула, но пальцы еще касались гладкой и сияющей поверхности Ока. Гарри взглянул на нее — мокрые тяжелые пряди обрамляли лицо, Око бросало красные тени на прилипшую к ее телу синюю мантию, словно на нее плеснули кровью, и вдруг внутри у него проснулось какое-то воспоминание, никогда им не испытанное, никогда не прожитое: та же комната, что и сейчас… залитая кровью женщина в синем, заливаясь безутешным криком, качает на коленях черноволосого мужчину… Крик Эрмионы — и вовсе не ее… Это ее знакомое, любимое лицо смазалось перед его глазами, когда он, теряя сознание, прислонился к одной с золотых опор… И снова, второй раз за день, он ощутил стальной клинок, насквозь пронзивший его грудь… убийца развернул его лицом, опустил на землю и наблюдал с улыбкой за тем, как слабел он, и жизнь покидала его… и даже склонился и поцеловал кровь на его губах.
Брат. Лучший друг. Враг. Убийца.
— Гарри? — взволнованный голос Эрмионы вернул его из далекого странствия. Он прислонился к стене, все еще блуждая в темном тумане памяти, пока наконец ее маленькие руки не скользнули к его талии и не отстегнули загрохотавшие по полу ножны — пелена спала с его глаз, словно сдутая порывом ветра. Лицо Эрмионы медленно приобретало отчетливость.
— Все в порядке, — он оттолкнулся от стены, чувствуя, как рубашка липнет к мокрой и потной спине. — Просто…
— Это Ключ, — беспокойство в ее глазах сменилось сочувствием. — Он создает тебе… воспоминания.
Увидев его взволнованный взгляд, она поторопилась успокоить его:
— Нет-нет, не постоянно. Только в сновидениях и в определенных ситуациях.
— И в каких же? — спросил Гарри, хотя подозревал, что знает ответ. Он оглядел комнату и снова взглянул на Эрмиону. — Думаю, здесь умер Годрик…
Она качнула головой и притянула его к себе, подняв лицо к его лицу:
— Я знаю… Я чувствую это… Здесь произошло что-то ужасное, что-то душераздирающее.
Он не ответил. Остатки кошмара разорвались внутри него острой болью, в которой слились все его мучения, опасения, напряжение, постоянный страх за жизнь — свою и тех, кого он любил… Почти ослепнув, он опустил глаза к ее белому в пульсирующем свете Ока лицу.
— Гарри, я люблю тебя, ты знаешь… И я буду всегда любить тебя.
Он кивнул. Клубок чувств и эмоций в его груди вызывал боль, особенно теперь, когда он смотрел на нее, в ее темные серьезные глаза с ресничками, до сих пор окаймленными бисеринками влаги. Он вспомнил их первый поцелуй… они промокли под дождем до нитки… — и горячий удар тоски пронзил его сердце. Откинув прочь все мысли, он склонился к ней и поцеловал так, как не целовал уже дни или даже недели — сильно, жадно, словно изголодавшись.
Она ответила ему, ее тонкие руки обхватили его спину, губы распахнулись навстречу его губам, и, теряя голову, он нырнул с дождевую прохладу ее рта, забыв обо всем, кроме желания быть ближе к ней… Эрмиона закрыла глаза и постаралась отогнать от себя какое-то жуткое чувство, не отпускавшее ее с первого момента, как она шагнула в эту комнату, — это ощущение беспричинного, отчаянного беспокойства. Его губы успокоили ее — он рядом, с ним все хорошо… — но все ее тело дрожало от напряжения. Между ними не было ничего, кроме мокрой одежды, его тело в ее объятьях было знакомо ей — не только по этим шести годам, но и по всем предыдущим векам. Она знала даже не его, а этот дух, что оживлял его, что превращал в того, кем он был. Ну и физически, конечно, — не было другого, кого она знала бы лучше: встрепанные волосы, длинные руки… Несущие ее книги, ловко хватающие снитч… вцепившиеся в нее, когда он едва не упал в Бездонную Пропасть… руки, коснувшиеся ее лица и теперь опускавшиеся вниз… Его рот снова вернулся к ее губам, она открыла глаза: ей захотелось увидеть его, убедиться, что он действительно с ней: в комнате все то вспыхивало, то тускнело — ей казалось, что от ударов ее сердца — тук-тук… свет-тень… Она почувствовала, как затряслись держащие ее руки, губы его с яростью и трепетом припали к ней…
412 
