Особенно,... 
37 
— Мерзлые слои были расположены одинаково: сначала белый налет льда, а сверху прозрачный лед. Что странно, так это налет. Белый лед получается при замерзании тумана. Откуда в обоих зданиях взяться туману?
— Как взорвалось это место?
Я вспоминаю. Все случилось так быстро. Мы были уже снаружи, он закрывал мне обзор, а я была занята попытками отделаться от него. Мерзко, но приходится признать:
— Учитывая обстоятельства, мне сложно прийти к заключению.
Он снова косится на меня.
— Выражаюсь как ты, чувак, может, теперь ты перестанешь вести себя, как зануда. Коммуникации — сложная штука, даже когда обе стороны стараются.
— Это неправда. Протяни руку.
— Нет.
— Быстро.
Ни за что я не протяну ему руку.
Он говорит что-то тихое на языке, которого я не знаю, и моя рука дергается вперед. Я с ужасом смотрю, как она тянется к нему, ладонью вверх.
Он роняет мне на ладонь «Сникерс», бормочет что-то, и мои руки снова принадлежат мне. Интересно, как, когда и почему мой аппетит вдруг стал темой всеобщей заботы.
— Ешь.
Я думаю о том, чтобы бросить батончик ему в лицо или выбросить из окна. Я даже пальцы вокруг него отказываюсь сжимать.
Но шоколадка мне наверняка пойдет на пользу.
Он жмет на тормоза, останавливается посреди дороги, поворачивается ко мне, хватает за воротник, притягивает к себе и наклоняется. Смотрит мне в глаза. Между нами около восьми дюймов, и мой нос не трется о его нос только благодаря кронштейнам МакОреола, которые упираются ему в лоб. Мой зад больше не касается сиденья.
Я никогда не видела таких прозрачных глаз, как у Риодана. У большинства людей глаза доверху наполнены эмоциями, а вокруг глаз морщины, похожие на боевые шрамы. Глядя на взрослых, я могу сразу определить, как они жили: смеялись, плакали или с отвращением морщились, глядя на наш мир. Я слышала, как мамы говорят детям, когда те корчат рожицы: «Осторожнее, а то навсегда таким останешься». Так оно и есть. К среднему возрасту большинство людей имеют на лице отпечаток тех выражений, с которыми смотрели на мир, и всем это видно. Чуваки, вам было бы не по себе, увидь вы себя со стороны! Вот почему я так много смеюсь. Если мое лицо и застынет, я хочу, чтобы оно все так же мне нравилось.
А смотреть на Риодана — это все равно что смотреть в лицо дьяволу. Совершенно ясно, что он чаще всего чувствует: ничего. Безжалостный. Холодный чувак.
— Я никогда не причиню тебе вреда, Дэни, если ты сама меня не заставишь.
— И только ты решаешь, что отвечает определению «заставишь». До фига места для маневра.
— Мне не нужно место для маневра.
— Потому что ты все аннигилируешь.
— Снова умные словечки.
— Чувак. Вот что ты только что со мной сделал?
— Дал тебе то, что твое упрямство не позволяло тебе взять. — Он сжимает мои пальцы своими поверх шоколадного батончика. Я не успеваю их вовремя стряхнуть. — Ешь, Дэни.
Он роняет меня обратно на сиденье, заводит «Хамви» и трогает с места.
Я жую батончик, несмотря на кислый привкус во рту, и вспоминаю те времена, когда была невидимой.
— Супергерои не бывают невидимыми, — говорит он. — Они просто хорошо прячутся.
Я отворачиваюсь, гляжу на мелькающие за окном дома, морщусь и показываю язык.
Он смеется.
— У меня есть боковые зеркала, детка. И осторожнее. А то личико таким и останется.
Как только выдается свободная минута, я отправляюсь на улицы с коробками только что отпечатанных газет (как же я люблю запах свежих чернил!) в покореженной магазинной тележке. Я могу бежать с ней и прихлопывать листки на фонарные столбы, опережая грохот ее колес. Велосипед у меня имелся для удовольствия, для веселых поездок с ветерком, когда на меня еще не давило ничего такого, вроде задач по спасению мира. Сейчас я почти не езжу на нем.
Риодан напомнил мне, что я должна являться на работу ежедневно в восемь вечера, ровно, и это предупреждение до сих пор звенит у меня в ушах, что сводит с ума. Какого черта ему нужно так мучить меня каждую ночь? Или он сам замораживает те дурацкие сценки, чтобы получить возможность издеваться надо мной?
Я отправляюсь на запад и принимаюсь за обычную рутину. Сейчас едва за полночь. На газеты уйдет всего несколько часов, а потом я смогу снова начать поиски Танцора. В основном, когда он уходит куда-то, не сказав мне, он пропадает на несколько дней. Я не знаю всех его тайников, как и он не знает всех моих, но известные я проверяю.
37 
