73 
Он сказал не превращать это в войну, и я не буду.
Мне и не нужно.
Он сам это сделал.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
«Я могу быть твоим героем, детка» 29
Я нахожу ее бредущей по улицам, истекающей кровью.
Если бы не волосы, я мог бы ее не узнать. Она вся в крови: кровью пропитана одежда, кровь запеклась на кудряшках и коркой засохла на лице. Длинный плащ изорван и лохмотьями свисает с ее плеч. Он выглядит так, словно его пропустили через шредер.
Я нигде не вижу ее меча. Я смотрю вокруг, но, кроме нее самой, ничто не сияет на улицах.
Я реву, а она зажимает ладонями уши и падает на колени, и я вспоминаю, какой шум способен устроить, и ненавижу себя. Я недавно оглушил человеческую женщину, с которой занимался сексом. Я не хотел. Просто не могу привыкнуть к тому, что со мной происходит. Попытайтесь прожить всю жизнь одним существом, а потом резко превратиться во что-то другое. Сложно помнить об изменениях каждую проклятую секунду.
Исключение — ярость. О ней я забыть не могу. Она никогда не уменьшается, никогда не прекращается. И пробелы, когда я выпадаю из времени, становятся все чаще и дольше.
Она падает на мостовую. Я перебрасываю себя через край крыши, приземляюсь на пятки и беру ее на руки. Где я находился, когда был ей нужен? Трахал очередную безликую женщину. Пытался избавиться от постоянных приступов похоти.
Она кажется такой хрупкой в моих руках.
Я не удивляюсь, когда понимаю, что меня трясет. Я прикасаюсь к своей богине.
— Ох, милая, что же ты теперь с собой натворила? — Я убираю волосы с ее лица. На нем столько крови, что я не вижу ран. Как она вообще шагала? Я с ума схожу от того, что она в этом городе, без охранника, и всегда попадает в беду. Я хочу запереть ее где-нибудь, где она всегда будет в безопасности. В белом, сияющем и прекрасном месте, где не бывает ничего плохого.
Ее мозг сильнее тела и глупее. Жажда жизни заставляет ее организм выходить за пределы возможного. Она испепелит себя, если не найдет кого-то, способного заземлить ее, дать ей перезарядиться. Ей нужно влюбиться с той же страстью, с которой она живет, иначе она умрет молодой. Мне невыносимы мысли о ее смерти. Если бы я знал, как, я сделал бы ее Феей, чтобы она никогда не умирала. И неважно, как бы я себя за это ненавидел и как бы ненавидела это она. Бессмертие — это бессмертие.
Я бегу с ней, стараясь двигаться плавно. Я несу ее туда, где тысячи раз хотел ее увидеть, но не позволял себе. И сейчас знаю, что не должен этого делать. Но все равно делаю.
Пусть хоть раз до того, как я превращусь в злодея, хоть раз, прежде чем я стану четвертым и последним принцем Невидимых, я стану ее горцем. И ее героем.
Она будет помнить, когда от меня не останется ничего, достойного воспоминаний.
Не могу дождаться момента, когда вырасту и меня перестанут доставать проблемы растущего супергероя. Просыпаться каждый раз сбитой с толку и вялой — гадость. Волосы падают на лицо, и это так бесит меня на секунду, что я чуть не вырываю их из скальпа, пытаясь убрать с глаз, но они такие спутанные. А потом мой браслет цепляется за них и застревает, а в волосах что-то хрустит...
— Фу, — раздраженно говорю я, и тут кто-то другой запускает руки мне в волосы, пытаясь осторожно выпутать запястье с браслетом.
Кто? Что? Где?
Каждый раз, приходя в себя, я мысленно проверяюсь, вспоминая, что случилось перед сном, и определяя, где я и как в это место попала. Впервые сбежав из аббатства (чуваки, а оно было в миллион раз больше моей клетки у мамы!), я постоянно вышибала из себя дух, потому что не могла разобраться, как быстро и далеко я могу бегать, а потому на суперскорости превращалась в железнодорожную катастрофу. И всякий раз, приходя в себя, я не могла определить, заснула ли я или опять потеряла сознание, чуть не вышибив себе мозги. А потом еще этот гад Риодан меня вырубил, и теперь, просыпаясь, придется волноваться еще и о нем.
Память лупит меня по затылку. И я бешусь так, что дергаюсь, выдирая браслет вместе с прядью волос, и начинаю лихорадочно шарить в поисках меча, хотя знаю, что его нет ни у бедра, ни где-либо поблизости.
Мужской голос ругается. Мои барабанные перепонки болезненно вибрируют, а голова готова лопнуть от этих звуков.
Я открываю глаза.
— Кристиан, прикрути звук! — Я отбрасываю волосы с глаз и смотрю вверх. Я лежу на кровати, он сидит рядом и смотрит на меня сверху вниз. Что-то изменилось. Он уже не кажется таким уж страшным. Стоп, беру свои слова назад. Кажется, но либо я научилась лучше читать выражения его лица, либо он научился лучше их изображать, короче, в его радужных глазах я вижу намек на сочувствие. Блин. У него теперь глаза совершенно фейские! В прошлый раз, когда я его видела, они такими еще не были.
73 
