Особенно,... 
60 
— Вы очень добры ко мне, леди Джорджианна, — прошептала девушка, потупив взгляд. Все-таки старовата она для дебютантки.
— Джорджианна. Просто Джорджианна. Я думаю, милая, нам найдется, о чем поговорить с тобой…
Во всяком случае, леди Фэйр очень на это надеялась, поскольку совершенно не представляла, что делать дальше. Как и чем эта девушка, чужая в Сити, сможет ей помочь?
Но ведь птица… и предсказание. Золотая цапля хитро подмигнула сапфировым глазом. А если так, то следует подождать.
— Вы ведь приглашены на бал к Баксли?
— Да, но… тетушка считает, что я недостаточно здорова…
— Глупости какие. Вы здоровы. Нет такой девицы, которая оказалась бы недостаточно здорова, чтобы посетить бал Баксли. Этак, милая, и без мужа остаться можно, — леди Джорджианна засмеялась и удивилась, до чего усталый и нервный у нее смех. Над ним определенно следовало поработать, но…
Но в последнее время у нее ни на что не оставалось сил. И еще эта лоретка Лепаж… Кто мог предположить, что она окажется настолько красивой? В тот вечер после театра Джорджианна поднялась к себе, прогнала горничную и пристально, по-новому, изучала свое отражение. Она была красива! Была!
Давно.
И возраст, несмотря на все усилия, наложил печать на лицо. Эти морщинки вокруг глаз, эти припухлые щеки, которые уже начали обвисать и еще через пару лет съедут брылами. Эта поплывшая линия подбородка с уже наметившейся складочкой.
И грудь уже не так упруга. И живот дрябл. И… и просто Джорджианна вдвое старше Лепаж, а время не повернуть назад. Так что же осталось? Молчаливо мириться с происходящим? Мучится кошмарами, гадая, как именно Джорджи поступит с надоевшей супругой? Отошлет ли с глаз долой? Или отправит в клинику, якобы нервы успокаивать? Или убьет, как убил ту, рыжеволосую девку?
О, Джорджианна попыталась заговорить с ним об ужасном происшествии, но Джордж, ее всегда мягкий и уступчивый Джордж, вдруг приказал замолчать и забыть обо всем. И в театр он долго отказывался идти, а после, когда представление началось, глаз не спускал с Лепаж…
Вздыхал, морщил лоб и постоянно тер шею платком, будто бы воротничок рубашки стал ему тесен. Джорджианна хорошо знала эти признаки. И старательно их не замечала. И совсем уж разболелась, когда вдруг почувствовала, что на нее смотрят. Она уцепилась за этот взгляд, как тонущий за протянутую руку. И тончайшая нить на долю мгновенья связала Джорджианну с девушкой, на корсаже которой неестественно ярко сверкала золотая цапля.
Узнать имя девчонки оказалось легко. Несколько фраз, неозвученных вопросов и Джорджи, счастливый, что вопросы эти не являются неудобными, мигом все выяснил.
Эмили Спрингфлауэр. Двадцать два года. Родители погибли во младенчестве, но в старушенции Хоцвальд вдруг проснулось христианское милосердие, которое и подвигло на опеку над девочкой. Конечно, поговаривали, что милосердие это оказалось весьма выгодным для Хоцвальдов, но… но какая разница, если хорошо было всем? Правда, конечно, странно, что старуха столько тянула с представлением Эмили свету. Ну да Хоцвальды все с причудами.
— Итак, милочка, на бал вы, вне всяких сомнений, идете. И раз уж вышло так, что ваша опекунша не может представить вас свету, то я возьму этот труд на себя. Не стоит благодарностей, мне будет даже интересно, но…
Джорджианна поднялась и, захлопнув веер, велела:
— Покажите мне ваше платье.
— Платье?
О нет! Пусть только она не будет полной дурой. С ними так сложно.
— Платье. Надеюсь, ваше платье уже готово? Вы должны были позаботиться о том, чтобы ее платье было готово!
Тетушка, полноватая женщина сонного вида, закивала. Отложив вышивку, на которой за время разговора не добавилось ни стежка, она поспешила заверить:
— Готово! Мы его с собой привезли.
Джорджианна подавила вздох. Час от часу не легче. Небось, шила местная портниха по журналам двадцатилетней давности, полуслепая, но уверенная, что количеством оборок платье не испортишь.
— Показывайте. Эмили, милочка, правильное платье — это очень важно!
О, на первом балу на Джорджианне было ужасное платье, и она чувствовала, что в этом наряде напоминает швабру, обернутую в несколько слоев белого шелка. А еще тот бант на груди, который все норовил съехать…
На том балу Джорджианна жалась к стене и умоляла Всевышнего, чтобы ее не заметили. А потом ее пригласили на танец, и пригласивший был столь неуклюж, что Джорджианне сразу стало легче.
60 
