очень нудно 
26 
Его страдания, считала она, совсем другого рода. Ее мысли обратились к бывшей жене Георгоса. Она так и не расспросила Эмилию об этой женщине, потеря ребёнка смешала все ее мысли и чувства. Теперь любопытство вновь проклюнулось.
— Расскажи мне об Анне, Рита. Какая она была?
— Самая красивая женщина, которую я когда-либо встречала. Это на первый взгляд. Но удивительный эффект — чем внимательнее на нее смотришь, тем менее совершенной она кажется. Шик, блеск, если ты понимаешь, что я имею в виду. Масса золотых волос, улыбка мисс Америки, пышный бюст, длинные ноги. Хоть сейчас на обложку журнала. Но не глупа, отнюдь. У этой куколки острый как бритва ум. Она играла Георгосом как кошка мышкой и приклеила его надежней некуда. Он был без ума от нее до того самого дня, пока не обнаружил правду.
— Какую?
Рита нахмурилась.
— Может, мне не следовало бы тебе это говорить, хотя вряд ли он догадывается, что я в курсе. Если вы у себя в кабинете ворошите грязное белье, а секретарша сидит у самой двери, то голоса лучше не повышать.
— Рита, не тяни. Скажи, что она сделала.
— Принимала противозачаточные, вот что.
Ошеломленный вид Иви достаточно отражал ее чувства.
Рита вздохнула.
— Так вот Георгос и Анна с начала брака пытались завести ребенка. Когда Анна не забеременела через год, она притворилась, что страшно огорчена, сделала вид, что прошла проверку у врача и с ней все благополучно. Она даже послала проверяться Георгоса. Результаты анализов свидетельствовали, что как производитель он не хуже племенного жеребца. Он позвонил доктору Анны.
— И доктор сказал, что она принимает таблетки?
— Ну не совсем. Этого он не сделал, но его очевидное замешательство от вопросов насторожило Георгоса, и он предпринял наступление на Анну. Под градом его вопросов она наконец призналась, что все время пила таблетки. Тут-то Георгос и сорвался окончательно. Он начал ее обзывать, а она в ответ завопила, что не имела ни малейшего намерения портить фигуру, обзаведясь отпрыском, а он просто дурак, если хочет, чтобы она это сделала.
Иви поморщилась.
— Потом она заявила, что ребенок испортил бы им сексуальную жизнь, а она его слишком для этого любит. Это была ошибка. Георгос в очень конкретных выражениях пояснил, что она не имеет понятия о настоящей любви. Когда он вечером вернется домой, лучше, если ее там не будет. Она вылетела из его кабинета, грозя обобрать его до нитки. А он швырнул ей вслед, что будет счастлив отдать ей все, что она захочет, лишь бы от нее избавиться и снова почувствовать себя чистым.
Иви покачала головой.
— Бедный Георгос! Как же он обманулся! Видно, очень он ее любил, если так бурно отреагировал.
— Да, Анна оставила в его сердце след.
— Надо думать, из-за нее-то он и поклялся больше никогда не жениться, — пробормотала Иви.
— Но он же женился, — заметила Рита. — На тебе.
— О, это совсем другое.
— Да, было. Но не обязательно, чтобы так оно и продолжалось. Ты можешь сделать этот брак настоящим, если захочешь. Предложи Георгосу семью, которую он всегда хотел. Он это не отвергнет. Я уверена.
Иви застыла и не столько от самого предложения Риты, сколько от того, как оно отозвалось ней, особенно возможность иметь детей. После своего несчастья она решила, что долго не сможет думать о ребенке, но сейчас именно о нем она подумала прежде всего.
Оказывается, она очень хочет стать матерью, любить ребенка, заботиться о нем. Она хотела этого всем сердцем. Но ребенок от Георгоса? Как ни тронули ее откровения Риты о его первом браке, она не думала, что сочувствие к нему зайдет так далеко, чтобы предложить себя ему в качестве матери его детей.
— Не такая уж это шокирующая мысль, к ней можно привыкнуть, — самым будничным тоном произнесла Рита, словно подслушав ее сомнения. — Обдумай немного. Ведь тебя не беспокоит, что бы сказал об этом Леонидас?
Он, как знала Иви, остался бы доволен. Не в его характере было ревновать, или проявлять собственнические инстинкты, или лишать кого-то счастья. Если бы она смогла каким-то образом построить свою жизнь с его младшим братом, никто бы не обрадовался этому больше Леонидаса.
Но мешала ей не верность его памяти, а неспособность думать о Георгосе как о своем любимом. Она не представляла себе любви без влюбленности. Романтик в ней отвергал любой другой вариант, хотя она и признавала, что этот случай — особый. И это тоже казалось правильным.
26 
