41 
— Держи, — отец вложил что-то ей в руку, и Катарина увидела, что сжимает в ней длинный тонкий клинок в кожаных ножнах.
— Но, отец…
— Дочка, на дорогах полно бродяг и разбойников. Хоть я и не сомневаюсь, что Хью способен защитить тебя в любой ситуации, будут моменты, когда тебе придется находиться одной в лесу. Так будет спокойнее. Много лет назад я научил тебя обращаться с кинжалом. Если понадобится, используй это умение, не раздумывая.
Катарина посмотрела отцу в глаза и молча кивнула. Впервые за все время она почувствовала, что предстоящее путешествие — не праздная прогулка. Возвращения не будет, по крайней мере, для нее. Возможно, когда-нибудь она приедет в Авиньон погостить с кучей детей и в сопровождении множества слуг. Но Авиньон больше никогда не будет ее домом. Тяжелый кинжал по-прежнему лежал у нее в руке, и она аккуратно заткнула его за пояс вместе с ножнами. Теплая рука обняла ее за плечи, и кто-то притянул Катарину к себе. Не оборачиваясь, Катарина поняла, что это Теренс.
— Не могу поверить, что вы с Хью уезжаете, а меня оставляете здесь, — шутливо сказал он.
Катарина тепло улыбнулась своему пациенту.
— Ты же знаешь, Теренс, что недостаточно здоров, чтобы ехать. Кроме того, отец так привык к тебе, он нуждается в твоем обществе.
— Ну, я не совсем в этом уверен, хотя мне и вправду нужно еще попрактиковаться в езде на полудохлой кляче, которую мне дал твой отец, прежде чем сесть на настоящего боевого коня.
Бернар добродушно улыбнулся:
— Не пройдет и недели, как ты сможешь укротить любого жеребца в моих конюшнях.
Теренс глянул на забинтованную руку:
— Может, не через неделю, а через две, но я смогу сделать это!
— Не сомневаюсь, — согласился с ним Бернар, — ты слишком хороший наездник, чтобы так быстро утратить свои навыки.
— Я настолько рад, что эта рука по-прежнему прикреплена к моему телу, что мне все равно, смогу ли я когда-нибудь ею пользоваться, — заметил Теренс.
С той ночи, когда Хью и Теренс прибыли в Авиньон, состояние здоровья младшего из братьев значительно улучшилось. Не более двух недель назад он находился между жизнью и смертью, а сейчас он радовался снежному морозному утру и был счастлив, что остался жить. Безупречный уход Маргариты и Катарины помогли ему избежать цепких когтей смерти. Единственным видимым признаком его ранения была рука, висящая на перевязи. Теренс не чувствовал ее от плеча до кончиков пальцев. Гангренозные ткани, которые Маргарита удалила с его руки, уменьшили мышцы почти вдвое. Когда рана зажила, рука совсем потеряла подвижность, но Теренс считал, что ему повезло.
Более того, он был счастлив, что находится в Авиньоне, и нисколько не завидовал Хью и Катарине, которые отправлялись в Париж без него. Здесь на его искалеченную руку никто не обращал внимания, зато при дворе его положение было бы куда более сложным. Людовик мог даже запретить ему появляться в городе — славный король любил, чтобы его подданные выглядели безупречно во всем.
Конечно, влияние семьи Теренса при дворе и титулы его старших братьев могли бы помочь ему, но он уже принял решение поселиться в Анэ и никогда не покидать его. Он не хотел видеть презрительные взгляды придворных и участливую жалость женщин, считавших его прежде неотразимым.
— Катарина, — сказал он, — ты должна оказать мне услугу.
Катарина ласково погладила его по щеке.
— Конечно, Теренс, все, что ты захочешь.
— Присматривай за Хью, прошу тебя.
Катарина побледнела, вспомнив прошлую ночь и то, как грубо и неучтиво Хью обошелся с ней. Теперь она не могла себе представить, что сможет с прежней заботой и вниманием относиться к нему. Она хотела что-то сказать, но слова застряли у нее в горле. Теренс сделал предостерегающий жест.
— Давай пройдемся немного, — позвал он ее.
Катарина не стала отказывать Теренсу. В отличие от Хью он остался прежним, таким, каким она знала его раньше. Катарина относилась к нему почти как к брату, и если он просил о чем-то, она не могла отказать ему. Теренс начал без обиняков.
— Я знаю о размолвке между вами, Катарина, и я знаю, что тому виной Хью.
Катарина коротко кивнула и гордо выпрямилась, вздернув упрямый подбородок. Теренс тяжело вздохнул:
— Не спеши судить его, Катарина. Ты ведь всегда могла увидеть в нем то, что для остальных оставалось тайной.
— Раньше он ничего не скрывал, — запротестовала Катарина.
41 
