101 
— Ты нарочно дразнила ее! Зачем? Неужели ты хочешь умереть?
— Я не умру, — спокойно сказала Рамис.
«Нет, она не человек! Она даже не вскрикнула от боли!» — думала Ауриана.
— Если бы это количество яда попало в твою кровь, бедное дитя, ты бы начала корчиться на земле, потому что в твоей крови уже и так слишком много яда — и эта капля явилась бы последней. Ты отравляешь себя день за днем — без посредства каких-нибудь ядовитых змей. Ты отравляешь себя ядом вины и позора. Мое же тело находится в слишком близких отношениях со смертью. Она движет моим телом, и оно не сопротивляется ей. Я невеста смерти. Я каждую ночь делю с ней свое ложе, — произнесла Рамис звучным проникновенным голосом, все еще поглаживая голову змеи.
— Поединок двух коней доказал тебе твою полную невиновность, — продолжала Рамис. — Но ты до сих пор говоришь о каком-то своем «преступлении». Я думала, что если откажусь собственноручно свершить этот суд, передоверив решение твоей участи поединку коней, это поможет мне окончательно убедить тебя, заставить поверить в твою невиновность. Однако, совершенно очевидно, что этого не случилось. Почему?
Горячие слезы навернулись на глазах Аурианы.
— Я ведь тоже явилась однажды причиной смерти, — тихо промолвила Рамис. — Смерти свой собственной дочери.
Ауриана была поражена, она замерла на месте, словно парализованная: почему великая пророчица решила поделиться с ней своей сокровенной тайной? У Аурианы было такое чувство, словно ей показали что-то, чего не должен видеть смертный человек — как не должен он видеть истинный образ Фрии, который каждую весну жрец укрывает алым покрывалом, ставит на повозку и провозит по полям, пробуждая их к новой жизни.
— Это случилось много лет назад, когда я служила послушницей у великой наставницы и пророчицы по имени Матабруна, в краю Священного Ольшаника, — продолжала Рамис слегка изменившимся голосом, свидетельствующим о том, что ее рана до сих пор не зажила, — каждая из нас должна была владеть одним видом оружия. Меня обучили обращаться с луком. Однажды ночью на нас напал отряд гермундуров, и в воцарившейся неразберихе, в кромешной темноте… я выстрелила и убила ее… мою собственную плоть и кровь… Ее звали Фреавару. Наконечник стрелы был намазан ядом — поэтому она умерла почти мгновенно, хотя и испытала короткую мучительную предсмертную агонию. Я была тогда моложе, чем ты сейчас, и точно так же, как ты, отравляла себя много лет сознанием вины и позора. Мое горе казалось мне огромней, чем все Три Мира. Я до сих пор горюю, это правда, но теперь моя кровь очистилась от яда. Ты тоже можешь очиститься от отравляющего кровь яда, Ауриана.
У Аурианы пресеклось дыхание от волнения: к своему полному изумлению, она увидела одинокую слезу, скатившуюся по гладкой щеке пророчицы.
— Жизнь в своей основе совсем не такая, какой представляется нам, — продолжала Рамис тихим голосом. — Вот этот камень, который так давит на мою руку, оставляя на ней следы, на самом деле является полной пустотой. Бальдемар жив. И твое страдание причиняет ему муки. Пока ты находишься здесь, я постараюсь показать тебе твоего истинного врага. Твой враг — вовсе не смерть, как ты думаешь.
— А я когда-нибудь смогу вернуться к своему на роду?
— Вот он, твой истинный враг!
— Как? Мое желание вернуться к своему народу?
— Нет. Но никогда не подменяй вопросом своих желаний. Твои желания — твои идолы, которых ты слепо обожествляешь. Однако твоим величайшим идолом является даже не само желание вернуться к своему народу. А терзающая твою душу страстная мечта свершить месть!
Ауриана напряглась всем телом, в эту минуту она ощутила, какая пропасть разделяет ее и Рамис. Ей не следовало обсуждать с пророчицей эту тему. Потому что она знала наверняка, что непременно отомстит за смерть Бальдемара, что смерть настигнет убийцу ее отца с той же неизбежностью, с которой весна следует за зимой. Наступит день, и она, вызвав на поединок Одберта, убьет его. Да и кто на ее месте — будь он гордым отпрыском благородного рода — не поступил бы так же? Это был священный закон, которому следовали все люди, все германцы, кроме последователей самой Рамис, известных повсюду своими странностями.
— Ну хорошо, мы наткнулись на преграду, находящуюся в заоблачной дали, потому что воспарили слишком высоко, и самое время остановиться сейчас, — произнесла Рамис, вставая. Ауриана поднялась вслед за ней. Но прежде чей выйти из круга, Рамис склонила голову, взяла руку Аурианы и закрыла глаза. Повернувшись лицом к огню, она начала нараспев повторять известную молитву, обращенную к Фрии:
101 
