191 
Он слегка отстранился и посмотрел в профиль на ее безупречный нос и слегка припухшие губы. Ему вдруг захотелось защитить ее, укрыть от горя и невзгод. Нежно поцеловав ее, он подумал: «Бедный воробышек! Она дрожит так, будто у нее вот-вот разорвется сердце!»
Где-то совсем рядом раздался кашель преторианца.
«О Немезида! Ну зачем я поставил часовых так близко? Ведь они мне совсем не нужны».
Ауриана задержала дыхание. Запах миртового масла, казалось, пропитал ее насквозь. К нему примешивался острый запах мужского пота. Она заставила свое тело расслабиться и обмякнуть, и они оба упали на мягкие подушки.
Руки Домициана стали бродить по ее телу, которое несмотря на некоторую худобу было на ощупь нежным и шелковистым. Его прикосновения отличались осторожностью и сдержанностью, но Ауриана чувствовала, что за этим скрывается ненасытная похоть, голод по женскому телу, который почему-то не мог найти до сих пор выхода. Лишь какой-то ничтожный шаг отделял эти чувства от взрыва, от проявления их в жестокой, свирепой форме. Она осознавала эту опасность и была наготове, как бдительный страж на посту, который следит за любыми подозрительными шорохами в темноте.
И вот медленными, нарочито ленивыми движениями Император стал стаскивать столу вниз, к ногам, обнажая ее грудь и живот. Ему, очевидно, не хотелось менять позу и заставлять ее раздеваться, поэтому он взял этот труд на себя. Увидев в ее глазах удивление, Домициан многозначительно улыбнулся.
В этот момент Ауриане вспомнились слова служанки о том, что эта вещь стоит ее веса в золоте. Теперь ткань трещала, словно простая тряпка.
— Это самый экстравагантный звук, который твои уши когда-либо слышали, — проговорил он одним дыханием. — Это звук, который мои жены могут слышать каждый день, если пожелают. Удовлетвори мою страсть — будешь жить в золотых комнатах, и у тебя будет множество служанок. Одна будет мыть твои ноги, другая подстригать ногти, третья будет сообщать время, четвертая сообщать, что прошло четверть часа, и все они будут сморкаться в шелковые платки.
Стола отлетела прочь, и она осталась в одной совершенно прозрачной нижней тунике, которую Домициан тоже нетерпеливо сорвал и бросил на пол. И вдруг он остановился. Ауриана была удивлена.
Последовала длинная пауза. Наконец, он заговорил.
— Я видел ветеранов, прослуживших двадцать лет, но и у них не было такого количества шрамов.
Его взгляд скользнул по следам ударов, оставивших темные рубцы на ее животе и бедрах. Это были воспоминания о вражеских мечах.
— Жаль, очень жаль, — сказал он, сокрушенно покачав головой. — Но у нас есть очень толковые врачи, которые смогут сделать их не такими заметными.
Он тут же, как бы спохватившись, перевел взгляд на ее лицо и поспешно добавил:
— Ты для меня желанна и в таком виде.
Однако в его взгляде Ауриана прочла совсем иное. Он выглядел как человек, потерявший аппетит от того, что кто-то на банкете подал ему кусок мяса, от которого уже откусили порядочный кусок. Но вот он вздохнул, подошел к бронзовому канделябру, дунул на него и оставил лишь один язычок пламени.
Ауриана догадалась, что ему не хотелось видеть ее шрамы. Несмотря на все свое презрение к этому низменному человеку, она почувствовала обиду. Ее самолюбие женщины было задето, но Ауриана постаралась скрыть уязвленную гордость и, вызывающе выпятив подбородок, отодвинулась от него.
— Ты, неисправимая лесная нимфа! Не ускользай от меня!
Он дернул за нижнюю тунику и, сорвав ее с плеча, обнажил соблазнительную впадинку между налитыми грудями нежного, молочно-белого цвета, выпавшими из нагрудной шлейки.
— Ты возбуждаешь во мне желание больше, чем какая-либо другая женщина, и я сейчас докажу, что не утратил свою мужскую силу.
Домициан опустился на нее сверху, так и не сняв свою тунику. Его тело стало совершать ритмичные движения с упорной настойчивостью животного. Ауриана отреагировала на это мелкими поцелуями, словно принося жертву божеству.
От этих поцелуев у Домициана голова пошла кругом, ему показалось, что время остановилось и в рабской почтительности ждет его приказов. Он уже испытывал подобные ощущения и полагал, что они останутся с ним навеки. Это было с ним сразу после его восхождения на трон. Домициан воображал себя знаменитым, обожаемым и сильным как Атлас.
У Аурианы возникло опасение, как бы она не задохнулась в этой влажной, жирной плоти. Его рука медленно и умерено поползла вверх по ее бедру, продвигаясь к заветной цели. Хищник с аппетитом пожирал свою жертву. Они перекатились один раз по постели и задели при этом подставку со светильником. Горячее масло быстро растеклось по полу, сделанному из белого туфа. Домициан накрепко припечатал ее своим телом к подушкам так, чтобы она не могла двинуть ни рукой, ни ногой, а его рука между тем продолжала двигаться вверх, больно сжимая нежную кожу бедра. Грубые, нетерпеливые пальцы вдруг влезли в ее лоно. Теперь он оставил все свои потуги казаться нежным и настойчиво терзал ее плоть. Причем он воображал, что доставляет ей этим огромное удовольствие. Ей стало больно, из ее уст вырвалось восклицание, которое Домициан воспринял как признак крайнего наслаждения.
191 
