очень нудно 
196 
Преторианцам показалось, что Император намеревался наказать свою верную гвардию куда суровее, чем эту дикарку, злодейку, пытавшуюся убить его. Марк Юлиан с удовлетворением заметил в их глазах выражение разочарования и недовольства, семена которого упали в подготовленную почву.
Когда они остались одни, Домициан обернулся и пристально посмотрел Марку Юлиану в глаза.
— Ну вот. А теперь говори, зачем ты выставил меня на всеобщее посрамление?
Ауриана напряженно вслушивалась в их беседу. Домициан на время забыл о ее присутствии, но Марк Юлиан помнил о ней.
— Я остановил тебя, чтобы ты не попал в еще более худшее положение. Если ты бы разделался с ней таким образом, под горячую руку, твои враги тотчас же раструбили бы на весь мир о том, что ты испугался ее слов, поверив в их правдивость.
Глаза Домициана чуть вздрогнули и подернулись слабой дымкой неуверенности, и Марк понял, что попал в точку. Император был готов признать правоту его аргумента. Но гнев этого человека еще не утих.
— При одной мысли об этой предательнице у меня закипает кровь! Кто угодно на моем месте, сделал бы то же самое.
— Я долго пытался убедить тебя в том, что она куда более опасна, чем ты думал. Называть ее действия предательством было бы неверно.
— А как бы ты назвал это покушение?
— Ее действия полностью вписываются в своеобразный кодекс чести этих дикарей. Она находится в прочном плену этих понятий. Согласно их представлениям в такой ситуации, должна пролиться кровь лучшего мужчины вражеского племени. Она ничего не могла с собой поделать.
Опять Домициан потерпел поражение в схватке интеллектов. Марк Юлиан произнес то, во что ему хотелось страстно верить. Он все еще жаждал ее наказания и в то же время испытывал невероятное желание оставить Ауриану в живых. Раздираемый этими двумя противоречивыми страстями, Император находился в состоянии крайней растерянности и нерешительности. Как было бы славно дать ей испить в полной мере из чаши ужаса и беспомощности. Но нет, лучше не это. Пусть она изменит свой образ мышления, окунется лицом в грязь и кровь, научится обожать его. Возможно, что случившееся на самом деле не было попыткой покушения. Разве зверь не следует зову своей природы? Может быть, этого зверя еще можно приручить?
Император взглянул на Ауриану и, схватив за полуразорванный край туники, разорвал ее до самого низа, полностью обнажив ее спину и нежные, округлые ягодицы.
— Возможно, ты просто зверь, хищница, — сказал он. — Тем более тебе следует отведать плетки. Если тебе повезет, я остановлюсь прежде, чей ты умрешь.
Ауриана закрыла глаза, склонила голову, но не произнесла ни звука.
— Я бы не советовал делать этого! — быстро вмешался Марк Юлиан, почувствовавший сильный зуд в своих руках, которые были готовы сами, помимо его воли вцепиться в глотку Домициана.
«Если он искалечит ее, его ждет смерть! Нет! Не выдавать себя!»
Домициан повернул голову и уставился на Марка Юлиана.
— Ты, проклятый педант и крючкотвор, любитель законности! Я вовсе не расположен выслушивать лекцию о принципах философии стоиков, от которой я погружаюсь в сон.
— Тебе и так не хватает пленных для процессии. Если ты покалечишь ее, у тебя их станет еще меньше, потому что ее соплеменники, которые сидят в лагере преторианцев, поднимут восстание, и их придется убить. Она для них все равно что святая, они любят ее и готовы ради нее отдать свои жизни. Если ты хочешь молчания тех, кто насмехался над этой войной, то оставь ее в покое.
К своему облегчению Марк Юлиан увидел вспышку отчаяния, сверкнувшую в глазах Домициана. Последовавшее за этим молчание наполнилось беззвучным смехом Аурианы.
— Никогда ты не вызываешь у меня большего презрения, чем в тот момент, когда твоими устами говорит разум, будь ты проклят!
Домициан произнес это с отвращением. Его виски заломило от страшной боли. Императору показалось, что в них вонзились кинжалы с острыми, длинными лезвиями.
— О, моя голова! Отвратительная женщина! Неблагодарный город! Здесь живут свиньи.
Он повернулся и злобно уставился на Ауриану, пробежав глазами по ее обнаженной фигуре похотливым, как у лесного сатира, взором. И опять, как и первый раз, вид ее стройных бедер, плавно переходивших в безукоризненно округлые ягодицы с бархатно-матовой кожей заставил его чресла запылать огнем. Сделав шаг вперед, Домициан, забыв обо всем, уже намеревался вонзить свою твердую как камень плоть в то место, которое было привычно для него в забавах с любовниками, и тем самым причинить одновременно унижение и физическую боль своей обидчице, но в последний миг замер на месте, почувствовав на себе странный взгляд Марка Юлиана.
196 
