40 
«Но все же она держит одеяло и не хочет откинуть его», — трезво заметил про себя Деций.
— Все это случится только тогда, когда ты будешь к этому готова, — произнес он, ласково гладя ее по щеке.
Когда он хотел убрать руку, она сама задержала ее, взяв в свою. Ауриана медленно села на земле, и одеяло при ее движении упало с нее. Она чувствовала полную растерянность от сознания своей наготы, вся эта сцена невольно напомнила ей ту отвратительную ночь в плену, когда Одберт тоже видел ее обнаженное тело. Дрожа от холода, Ауриана притянула Деция поближе к себе.
— Но ты ведь знаешь, что кроме законов племени, существуют еще более древние законы… — прошептала она ему на ухо и обвила его шею руками.
— Да… — пробормотал Деций, страстно целуя ее шею и плечи, — существует древний неписаный закон.
— … закон самой Фрии, такой же древний, как Гиганты, населявшие когда-то землю… Фрию иногда называют Великой Любовницей, и она гордится этим именем. Ты ведь знаешь, что она объявляет каждое соитие мужчины и женщины священным, если оба они вступают в этот союз добровольно и радостно, — и с этими словами Ауриана робко поцеловала Деция и сразу же отпрянула от него. — Как это трудно и мучительно все время стараться понять, что есть зло и что есть добро, — и она снова отважно прижала свои губы к его губам, чувствуя себя так, как будто на этот раз осмелилась глубже зайти в пугающую воду незнакомого ей, таящего неведомые опасности водоема. Однако она снова робко отпрянула от него, — … поэтому я оставляю всякие попытки разобраться в причинах своих поступков. Это не имеет теперь никакого смысла, потому что в глазах своих сородичей я мертва.
— На мой взгляд, ты совершенно живая, живее не бывает! — с улыбкой произнес Деций, осторожно укладывая ее на спину и склоняясь над ней. Он с изумлением глядел на ее тело, любуясь стройными ногами, белой шелковистой кожей ее груди, всеми так долго скрываемыми от него тайнами. Эта девушка изумляла его — она была такой нежной, гибкой, тонкой в кости и уязвимой, что в нем с новой силой вспыхнул инстинкт защитника.
— Бедный мой заморыш! — проговорил он с улыбкой на губах. — Тебе давно уже надо было стать моей!
При звуке этих слов Ауриана подобрала с земли маленький камешек и шутя бросила в него. Она развязала кожаный ремешок на его тунике. Деций целовал ее глаза, шею, плечи, медленно и нежно, наслаждаясь прикосновением ее кожи к своим губам, пробуя ее на вкус, словно редкое блюдо на пиру, и одновременно помогая ей снять с себя тунику.
Внезапно Деций почувствовал на своей спине и шее теплое дыхание и влажные лошадиные губы. Он бросил снятую тунику в Беринхарда и прикрикнул на него:
— Пошел прочь!
Беринхард зафыркал, замотал головой, так что затряслась его черная грива, но отступил не больше чем на один шаг.
— Эта тварь смотрит на нас. Мне это не нравится.
— Мой конь защищает меня от римской опасности.
— Его следует обучить кое-каким манерам и правилам поведения! Пошел прочь! Иди куда-нибудь, поешь травки.
Деций натянул сверху шерстяное одеяло, чтобы скрыть их обоих от взгляда настырного коня. Ауриана сделала неуверенное движение, подняв руку и положив ее на обнаженную спину Деция; неожиданно для самой себя она получила жгучее удовольствие от прикосновения к его гладкой коже, от ощущения сильных мышц под ней. Внезапно ее охватил страх, ей показалось, что он начнет ее судить сейчас так, как он делал это во время своих уроков.
Ей даже послышался насмешливый голос Деция, полный снисходительности и легкого презрения: «Как неуклюже ты это сделала! Не говори никому, что это я научил тебя всему этому! А теперь давай попробуй сделать это еще раз и запомни, мое терпение на пределе. Нет! Не так! Запомни, это делается вот так!»
Но к ее облегчению, в следующий момент от обычной насмешливости Деция не осталось и следа. Это был совсем другой Деций, которого Ауриана прежде не знала, он ласкал ее, целовал ее грудь и живот с таким пылом и одновременно благоговением, будто ее тело было священной реликвией. Но Ауриана все еще ощущала приступы страха и время от времени ей хотелось вырваться из его объятий, хотелось сопротивляться его ласкам, причиной этого была прежде всего ее память, в которой не умирали воспоминания о пережитом насилии. Но в конце концов он сломил ее внутренние попытки к сопротивлению своей лаской и нежностью.
40 
