Особенно,... 
62 
– Ты уже выпил виски?
– Тебе тоже налить?
– Немножко, милый.
– Сэм в порядке?
– Я и одеяло не успела ему подоткнуть, как он уже спал.
Совсем как в хорошо напечатанной телеграмме, здесь не было ни одного слова с искаженным смыслом.
Кэсл протянул Саре стакан – до этой минуты у него не было возможности поговорить с нею о том, что случилось.
– Как прошла свадьба, милый?
– Ужасно. Мне было так жаль беднягу Дэйнтри.
– Почему беднягу?
– Он потерял дочь, и я сомневаюсь, есть ли у него друзья.
– В вашей конторе, похоже, столько одиноких людей.
– Да. Все, кто не заводит себе пару для компании. Выпей, Сара.
– Что за спешка?
– Я хочу налить нам обоим еще.
– Почему?
– У меня скверные новости, Сара. Я не мог рассказать тебе при Сэме. Насчет Дэвиса. Дэвис умер.
– Умер? Дэвис?_
– Да.
– Каким образом?
– Доктор Персивал говорит – это печень.
– Но с печенью ведь так не бывает – чтобы сегодня человек жив, а завтра уже нет.
– Так говорит доктор Персивал.
– А ты ему не веришь?
– Нет. Не совсем. Мне кажется, Дэйнтри тоже ему не верит.
Она налила себе на два пальца виски – он никогда еще не видел, чтобы она столько пила.
– Бедный, бедный Дэвис.
– Дэйнтри хочет, чтобы вскрытие произвели люди, не связанные с нашей службой. Персивал тут же согласился. Он, видимо, абсолютно уверен, что его диагноз подтвердится.
– Если он так уверен, значит, диагноз правильный?
– Не знаю. Право, не знаю. В нашей Фирме всякое ведь могут устроить. Наверное, даже вскрытие такое, как надо.
– Что же мы скажем Сэму?
– Правду. Не к чему скрывать смерть от ребенка. Люди ведь все время умирают.
– Но он так любил Дэвиса. Милый, разреши мне ничего не говорить ему неделю-другую. Пока он не освоится в школе.
– Тебе лучше знать.
– Господи, как бы мне хотелось, чтобы ты смог порвать с этими людьми.
– Я и порву – через два-три года.
– Я хочу сказать – сейчас. Сию минуту. Разбудим Сэма и улетим за границу. На первом же самолете, куда угодно.
– Подожди, пока я получу пенсию.
– Я могла бы работать, Морис. Мы могли бы поехать во Францию. Нам было бы легче там жить. Они там больше привыкли к людям моего цвета кожи.
– Это невозможно, Сара. Пока еще нет.
– Почему? Приведи мне хоть одну основательную причину…
Он постарался произнести как можно более небрежно:
– Ну, видишь ли, надо ведь заблаговременно подать уведомление об отставке.
– А они берут на себя труд заранее уведомлять?
Его испугало то, как мгновенно она все поняла, а она сказала:
– Дэвиса уведомили заранее?
Он сказал:
– Но если у него была больная печенка…
– Ты же этому не веришь, верно? Не забудь: я же работала в свое время на тебя – на них. Я была твоим агентом. Не думай, что я не заметила, в какой ты был тревоге весь последний месяц: тебя встревожило даже то, что кто-то приходил проверять наш счетчик. Произошла утечка информации – в этом дело? И в твоем секторе?
– Я думаю, они именно так и думают.
– И они навесили это на Дэвиса. Ты считаешь, что Дэвис виноват?
– Это могла ведь быть непреднамеренная утечка. Дэвис был очень небрежен.
– И ты считаешь, что они могли убить его, потому что он был небрежен.
– В нашей службе, я полагаю, есть такое понятие – преступная небрежность.
– А ведь они могли заподозрить не Дэвиса, но тебя. И тогда умер бы ты. Оттого, что слишком много пил «Джи-энд-Би».
– О, я всегда соблюдал осторожность. – И невесело пошутил: – За исключением того случая, когда влюбился в тебя.
– Куда ты?
– Немного подышать воздухом и прогулять Буллера.
Если ехать дальней дорогой через пустошь, на другом ее конце будет место, почему-то именуемое Холодным приютом, и гам начинается буковая роща, спускающаяся к Эшриджскому шоссе. Кэсл присел на откосе, а Буллер стал разгребать прошлогодние листья. Кэсл знал, что не должен здесь задерживаться. И любопытство не могло быть оправданием. Ему следовало заложить донесение в тайник и уйти. На дороге показалась машина, медленно ехавшая со стороны Беркхэмстеда, и Кэсл взглянул на часы. С тех пор как он позвонил из автомата на Пикадилли-серкус, прошло четыре часа. Он успел лишь разглядеть номер машины, но, как и следовало ожидать, номер был ему незнаком, как и сама машина, маленькая алая «тойота». У сторожки, возле входа в эшриджский парк, машина остановилась. Никакой другой машины или пешехода видно не было. Водитель выключил фары, а потом, словно передумав, снова включил. Кэсл услышал за спиной шорох, и сердце у него замерло, но это был лишь Буллер, возившийся в папоротнике.
62 
