Особенно,... 
2 
— Как ты сюда попал? — только и смогла выговорить она.
Ларсон ответил не сразу, стоял в дверях и смотрел на Глэдис.
— Едва разыскал тебя, — сказал он наконец.
От звука его голоса, который она хранила в памяти все эти годы, Глэдис даже вздрогнула. У Ларсона особенный, глубокий и бархатный голос, и она помнит каждую интонацию, каждую нотку, знает, как он говорит, когда сердится, как произносит насмешки, как чувственно звучит иногда самое обычное высказывание. Что поделать, если она с детства слышала, как менялся его голос, пока не стал таким, как сейчас? И если пришлось наблюдать, как он из подростка становится настоящим мужчиной?
Трудно сказать, когда именно Ларсон перестал быть для нее просто другом брата. Но в один прекрасный момент она увидела в нем чертовски привлекательного парня, и тогда все вдруг переменилось.
Ей было четырнадцать лет, когда она уже с замиранием сердца ждала его появления, наблюдала за ним тайком. Думая о нем, ощущала его невидимое присутствие рядом. Он волновал ее как никто другой. Ларсон тогда был уже студентом университета, держался с достоинством и весьма уверенно, особенно по сравнению с ее взбалмошным братом…
Глэдис очнулась от воспоминаний и взглянула на Ларсона.
— Придется пригласить тебя войти, — сказала она безо всякого энтузиазма и провела гостя в прихожую. — Могу предложить только чашку чая.
Она вдруг почувствовала ужасное раздражение от того, что Ларсон находится здесь, в ее гадкой квартирке, от того, что…
— С удовольствием выпью чаю, — ответил Ларсон и пошел за ней на кухню.
Глэдис принялась готовить чай, отметив, что ей стало невероятно тесно в кухне. Кроме того, она чувствовала на себе пристальный взгляд Ларсона и не могла избавиться от желания выгнать незваного гостя. Но она разлила чай по чашкам и жестом пригласила его в маленькую гостиную. Там она села в кресло подальше от него.
— Я хочу выразить соболезнования по поводу смерти твоего отца, — тихо произнес Ларсон.
Он продолжал смотреть на Глэдис, и взгляд его серых глаз был невыносим. Она чувствовала, что готова разреветься, в горле стоит комок. Так случалось каждый раз при упоминании об отце.
— Я собирался приехать на похороны, — продолжал Ларсон, — но не смог: задержали дела в Нью-Йорке.
Глэдис пожала плечами.
— Я и не ждала, что ты объявишься, — сказала Глэдис сухо. — В конце концов, отец был всего лишь вашим шофером.
Да, просто шофером, который работал у Редгрейвов всю жизнь. Шофером, который жил в небольшом коттедже на территории усадьбы и еще ухаживал за парком и садом. Жил… Отец умер оттого, что должен был лишиться всего этого…
— Почему ты продолжаешь работать на нее? — спросила Глэдис как-то отца.
— Старику Редгрейву было бы это приятно, — ответил тот.
Глэдис не поняла такого объяснения и посчитала просто отговоркой. Старик Редгрейв умер давно, и его вторая жена унаследовала имение. И этой ужасной, отвратительной женщине отцу приходилось угождать. Но попробуй объясни это отцу! Поэтому Глэдис промолчала. Да и ответ на ее возражения был известен заранее: он, мол, уже стар, чтобы менять свою жизнь и работу, а, кроме того, привязан к этому месту, к этой земле, ему нравится жить в деревне. И он продолжал работать и делать все, о чем бы ни попросила хозяйка. А это была работа по дому, а вовсе не услуги шофера: отец стриг газоны, выгуливал хозяйских пуделей и чинил все, что приходило в негодность в старом доме.
И что же? Линда Редгрейв даже не соизволила явиться на похороны. Она оказалась слишком занята подготовкой к предстоящему круизу. Прислала большой уродливый венок, и все. И Ларсон, который знал отца всю свою жизнь, тоже не нашел времени приехать, ведь речь шла всего-навсего о каком-то шофере!
Глэдис заставила себя отбросить горькие мысли, хотя было нелегко удержаться и не высказать все наболевшее Ларсону.
Она взглянула на него и попробовала улыбнуться, чтобы не выглядеть мрачной. Правда, она ожидала, что его заденет тот сарказм, который она вложила в свое замечание, но Ларсон молча смотрел на нее, чуть прищурив глаза. Глэдис стало немного стыдно за то, что она так резка.
— Я думал, ты продолжаешь работать на фирме в нашем городке, — наконец заговорил Ларсон.
Глэдис отвернулась.
— Я ушла оттуда, когда отец умер.
Если бы он знал, какой несчастной она себя почувствовала! Работа, курсы по бухгалтерскому делу — то, чем так гордился отец, мечтая о ее будущем, — все вдруг потеряло всякий смысл. Она не считала бухгалтерию делом своей жизни, была не вполне уверена, что хочет этим заниматься. Поэтому, когда отца не стало, некому было подстегивать ее, и она с легкостью забросила учебу и решила попробовать себя когда-нибудь позже в какой-нибудь другой профессии. Что именно привлекает ее, она еще не определила. Математика ей всегда давалась легко, любые, самые трудные задачи Глэдис щелкала как орешки, можно было бы… Да, впрочем, не сейчас же думать об этом!
2 
