Особенно,... 
144 
Вслух же, поднявшись и поцеловав Анну в лоб, сказала:
- Держись!
Аня усмехнулась и кивнула, прикусив губу. А что ей еще оставалось?
Все последующие дни она прожила, как аскетка - практически ничего не ела, искала уединение, бродя по лесу, по горам. Пересилив себя, посетила храм. После смерти Мэтта она не могла даже переступить порог сей обители. А тут пришла, нет, приползла и, словно прорвало, стояла на коленях всю службу и захлебывалась слезами, не отрывая взор от священного образа. Она ни о чем не просила, лишь искала спасение и утешение в молитве. После службы многие прихожане косились на нее, но ей было все равно, она ничего не чувствовала, была обессилена морально и психологически, да и плоть была ослаблена переживаниями и скудным питанием. Если бы не Маргарита Петровна, Аня бы и вовсе забыла о существовании еды. И так было практически каждый день. Она везде была с Дианой будь то прогулка или же церковь, не могла оставить свою малышку, боялась оставлять ее одну, не ведая по каким причинам. А может и сама боялась оставаться одна. Маргарита Петровна и Валерий Никифорович относились к ней с пониманием и не допекали заботой или повышенным вниманием. Жили так, будто все в порядке, только вечером, когда Аня начинала играть на пианино, Маргарита Петровна не выдерживала и уходила. Аня понимала, что со стороны наверно выглядит жалко, но не могла иначе, она давно уже не прикасалась к клавишам и ей так не хватало этой отдушины.
Спустя десять дней, она окончательно определилась, как будет жить дальше и где. Выбор пал на Москву. Аня не задумывалась почему именно этот город, просто хотелось туда, где все родное, в город, который хранит тепло былых лет, первую встречу, Его еще такого чужого, но уже безгранично близкого сердцу, Ее такую молодую, наивную, радующуюся каждому и всем. Просто туда, где хоть когда-то было хорошо.
В этот же день она попрощалась с бабушкой и уехала. Хватит жалеть себя и напрягать родных, да и Маркус настаивал на встрече с Дианой, чего Аня боялась больше всего, но как оказалось напрасно. Он лишь прислал какую-то женщину и охрану, чтобы забрать дочь, и это, как ни странно, было еще больнее. Аня понимала, что Беркет просто не хочет видеть ее, она и сама наверно не хотела... Наверно... По приезду ее встретила кучка репортеров с вопросами о том, означает ли переезд развод. Аня была готова к этим вопросам, а потому ответила так, как они и договаривались с Маркусом, что переезд временный. Она недоумевала до сего момента для чего это нужно, но сейчас поняла, что не смогла бы, не выдержала бы шумихи вокруг себя, заяви, что все кончено. Не сейчас, может быть позже, точнее уже через восемь или семь месяцев, сколько там осталось этой...
Шли дни, Аня осваивалась. Нашла работу, переехала в свою квартиру, в которой как раз закончили ремонт. Казалось, что жизнь пришла в норму, но это было не так. Аня просто существовала. Город казался слишком большим, шумным, люди бежали куда-то мимо, а она не торопясь бродила в одиночестве, вдыхала заряженный дымом воздух, огни рябили в глазах, суета давила на виски, пугала, потому что казалась непонятной, потому что Ане не куда было торопиться. Ее душа вопила о помощи, но никто не слышал, люди заглянув в ее потухшие глаза, тут же отворачивались. Никто не хотел иметь дело с живым мертвецом. На работе ее сторонились, она была везде чужой, точнее, она и не хотела быть своей, ей хватало работы, дочери и пустой квартиры. Хватало ежедневных звонков Оксаны, единственной, кто остался у нее из подруг, с остальными Аня порвала еще много лет назад, их зависть была настолько явной, что тошнило. Хватало вечерних прогулок в компании Дианы, а потом ужина на двоих, под жужжание телевизора. Затем они играли, а после наступало самое ужасное время суток - ночь. Ди засыпала быстро рядом с матерью, после переезда они спали вместе, за что Аня уже получила выговор от Маркуса, которому приходилось всю ночь успокаивать дочь во время очередной встречи, не понимая в чем проблема. Но Аня не могла иначе, она боялась ночи, когда ничего не мешало ей выть, как подбитой собаке от отчаянья. Она гнала от себя мысли о нем прочь, молилась о забытье, но ничего не помогало, только дочь не позволяла заорать в голос: "Выметайся. Выметайся из меня, Маркус, выметайся к чертям!"
И так было каждую ночь, она истязала себя до тех пор, пока обессилев окончательно, не забывалась беспокойным сном.
А утром все по новой – дочь, жужжание телевизора, борьба с припухшими веками и синевой под глазами, чашка кофе вопреки тошноте, бег до машины, кутаясь в пальто от холодного ветра, пробки, работа, множество людей вокруг и никого рядом, и снова вечер... Одним словом - выживание.
144 
