Когда проводник, исчерпав весь запас своих дорожных шуток и наставлений, сел за спиной у водителя, члены группы принялись оживленно общаться. Тирни повернулся к ней:
«Я Бен Тирни».
«Лилли Мартин».
«Рад знакомству, Лилли Мартин».
– Ты потрясающе выглядела в тот день, – сказал он теперь.
Лилли понимала, что этот разговор надо прекратить на этом самом месте. Он нарушал фундаментальные правила, которые она установила, чтобы удержать и себя, и Тирни в рамках практических дел, чтобы устранить из ситуации все личное. Но она была женщиной: женщине всегда приятно слышать такие слова.
Лилли удивленно подняла брови.
– Это в походном-то костюме?
– Никому так не идет черный эластик.
– Это неправда, но все равно спасибо.
– Ты представилась под своей девичьей фамилией. Я только во время своей поездки в Клири узнал, что Лилли Мартин, с которой я познакомился на реке, это миссис Бертон, жена Датча Бертона, нового шефа полиции, правда, не живущая с мужем.
– Я работаю именно под своей девичьей фамилией. А когда я подала на развод, то снова вернулась к ней. Кто сказал тебе, что я – жена Датча?
– Гас Элмер. Ты его знаешь?
Лилли отрицательно покачала головой.
– Он управляет турбазой, где я останавливаюсь, когда бываю в этих местах. Любопытный старикан. Обожает поговорить со своими гостями. Я сумел спросить его – но только так, чтобы это не слишком бросалось в глаза, – не знает ли он некой Лилли Мартин, владеющей коттеджем неподалеку, в горах.
– И он выдал тебе все по полной.
Тирни усмехнулся.
– Если Гас и испытывал какие-то угрызения по поводу сплетен, бутылка бурбона очистила его совесть. К тому моменту, как она опустела, я узнал все основные факты твоей биографии, включая смерть Эми. Мне многое стало ясно.
– Что ты имеешь в виду? Что тебе стало ясно?
Некоторое время Тирни обдумывал свой ответ.
– В тот день на реке я заметил, что стоило тебе рассмеяться, ты всякий раз словно спохватывалась и быстро умолкала. Твоя улыбка бесследно исчезала, блеск в глазах угасал. Тогда меня это поразило. Я спрашивал себя, что это за механизм вдруг включается? Что заставляет тебя избегать веселья? Ты как будто всякий раз напоминала себе, что не имеешь права радоваться и получать удовольствие.
– Это чистая правда, Тирни.
– Когда тебе хорошо, ты чувствуешь себя виноватой, потому что Эми мертва, а ты жива.
– То же самое говорит мой психотерапевт.
Лилли вдруг испугалась, поняв, что для него она – открытая книга. Казалось, в ее сердце для него не осталось тайных уголков. Даже в день первой встречи он читал у нее в душе. Она испытала облегчение, когда он дал ей возможность открыто поговорить о смерти Эми, но его прозорливость скорее огорчила ее, чем обрадовала.
Тирни опустился на ковер у камина рядом с ней.
– Сегодня, когда ты сама рассказала мне о смерти Эми, я увидел в тебе ту самую печаль, которую заметил в тот день на реке.
– Прости меня.
– За что?
– Печаль вызывает у людей ощущение неловкости.
– Может, у других, но только не у меня.
– И как ты объясняешь это? – поинтересовалась Лилли.
– Я восхищаюсь тем, как ты справляешься со своим горем.
– Мне это не всегда удается.
– Главное, ты не дала горю сломить себя. – Тирни не добавил: «В отличие от твоего мужа», хотя имел в виду именно это.
– Как бы то ни было, убитые горем люди – не самая приятная компания.
– Я же еще здесь.
– А куда ж ты денешься? Мы тут застряли, не забыл?
– Я не жалуюсь. По правде говоря, я должен сделать признание. Я рад, что мы оказались здесь наедине, отрезанные от всего мира. – Его голос понизился до полушепота. – Этот разговор начался с вопроса.
– Нет, я не буду спать с тобой.
– Выслушай меня, Лилли. Мы можем сберечь тепло, даже увеличить его, если разденемся и ляжем вместе под грудой одеял. Тепло наших тел поможет нам обоим согреться.
– Гм… понятно. Ты это предлагаешь исключительно в целях выживания.
– Не исключительно. Процентов на семьдесят пять.
– А меня смущают как раз остальные двадцать пять процентов.
Тирни протянул руку и взял в кулак прядь ее волос, но отпустил не сразу, не так, как тогда, в машине, а пропустил шелковистую прядь между пальцев.
– Я хотел тебя с того самого дня. Стоит ли тратить время на недомолвки, когда я абсолютно уверен, что ты тоже об этом знала с того самого дня? Я хочу спать с тобой. Но – и это важно – ничего не случится, пока я не буду уверен, что ты тоже этого хочешь. Мы будем прижиматься друг к другу только ради тепла. – Тирни разжал пальцы, и пряди волос скользнули между ними, как тоненькие ручейки. Он снова поднял на нее глаза. – Я клянусь.