очень нудно 
89 
Мысленно Дора стала припоминать весь прошедший год, стараясь определить, когда она начала замечать эти перемены.
Прошлой весной.
Примерно в то время…
Внутри у Доры все похолодело.
Скотт начал меняться примерно в то время, когда перестал встречаться с Миллисент Ганн.
Тут зазвонил телефон, и она подскочила на месте от неожиданности.
– Я отвечу, – сказал Скотт. – Это, наверное, Гэри. – Он только что вернулся из гаража. Поставив керосиновый фонарь на кухонный стол, он потянулся к телефону. Это был старомодный настенный телефон без определителя номера и других опций, требующих электричества. – О, привет, пап. – Скотт послушал несколько секунд, потом спросил: – Как же так? Да, она здесь. – Он передал трубку Доре. – Он звонит из больницы.
* * *
Бегли не питал теплых чувств к Датчу Бертону, и это было еще мягко сказано. Если уж говорить начистоту, ему хотелось вогнать Датчу в задницу свой ботинок одиннадцатого размера. За неимением лучшего, он решил высказаться откровенно.
– Ваше лицо напоминает сырой гамбургер.
– Это поверхностные порезы. – Шеф полиции, сидевший на краю смотровой кушетки, был похож на пятидесятифунтовый мешок картошки, заполненный на три четверти. – Осколки док вытащил. Я жду медсестру. Сейчас она вернется и обработает мне лицо каким-то антисептиком. Не самое приятное зрелище, но я выживу.
– Вам повезло больше, чем Хокинсу. У него сломана рука, но это чистый перелом. Они вправили ему вывих плеча. А вот с лодыжками придется повозиться. Обе раздроблены.
– Лучше бы это был его череп, – пробормотал Бертон.
– Мистер Хокинс был в алкогольном опьянении, – вставил Филин. Он стоял возле одной из перегородок, отделявших друг от друга смотровые боксы в приемном отделении неотложной помощи местной больницы. По другую сторону матерчатой перегородки слышались стоны Кэла Хокинса. – Количество алкоголя в крови гораздо выше допустимого законом.
– Значит, он мне солгал, – с облегчением заметил Бертон. – Я спросил, пил ли он, но он сказал…
– Я думаю, вы слышите только то, что хотите слышать, – перебил его Бегли.
Бертон бросил на него злобный взгляд.
– Восстановление его лодыжек потребует тонкой хирургической операции, – продолжал Филин. – Они не могут оперировать его здесь. Из-за погоды, возможно, придется ждать несколько дней, прежде чем его можно будет транспортировать в больницу, где есть бригада хирургов-ортопедов. А пока он мучается.
– Послушайте, – сердито начал Бертон, – я не виноват, что он пьяница.
– Да будь он трезв, хрен бы он поперся по этой горной дороге! – взревел Бегли. – А теперь по вашей милости весь это гребаный округ остался без электричества. Скажите спасибо, что в больнице есть аварийный генератор, а не то сидеть бы вам здесь в темноте и в холоде с вашей расквашенной рожей и выковыривать из нее стекло на ощупь.
Грузовик Хокинса столкнулся с одним из четырех креплений опорной башни ЛЭП. При обычных обстоятельствах она могла бы выдержать такой удар. Но под тяжестью льда и снега она стала неустойчивой и опрокинулась, увлекая за собой десятки вековых деревьев и множество электропроводов. А главное, она упала поперек горной дороги и заблокировала доступ к вершине.
Датч Бертон позволил эмоциям взять верх над разумом. Недопустимое поведение для любого человека и совершенно непростительное для государственного служащего. Его подогреваемое ревностью стремление добраться до горного коттеджа как можно скорее привело к многочисленным тяжелым последствиям. Хокинс, вероятно, останется инвалидом на всю жизнь; город лишился грузовика с песком во время одной из самых страшных снежных бурь за несколько десятилетий; перерыв подачи электричества затронул несколько окружающих округов.
Все это само по себе было катастрофой.
Но больше всего старшего спецагента Бегли возмутило то, что идиотизм Бертона уничтожил всякую возможность добраться до Тирни. Он не мог предпринять новой попытки, пока не расчистят всю эту чертовщину на дороге, а на это потребуется несколько недель, или пока погода не прояснится настолько, чтобы можно было доставить его к вершине на вертолете. Так или этак, бесценное время было потеряно впустую. А потеря времени была для Бегли не просто одним из худших раздражителей: потерю времени он считал смертным грехом.
89 
