Особенно,... 
39 
— Кто это? Кто здесь?
— Мари. — И, не сдержавшись, промолвила: — Я вернулась.
Он долго молчал с непонятным выражением лица, потом вдруг промолвил:
— Дай мне руку!
Она сделала то, о чем он просил, и услышала тихую фразу:
— Почему ты ушла и так долго не возвращалась?
— Потому что не смогла понять свое сердце.
— А… теперь?
— Я тебя люблю, — сказала Мари, — я знаю, это всего лишь слова, и все же…
— Ты и тогда меня любила, — быстро произнес он, — просто не понимала этого. Что-то заслонило твою любовь, как облака заслоняют солнце. И ты… ослепла.
— Да, и теперь я желаю ослепнуть еще раз — именно от любви. Если только… ты сумеешь меня простить.
— Я не сержусь, правда. Это было бы глупо, да и потом… у меня не так уж много времени.
— О чем ты? — с тревогой произнесла Мари.
— О нет, ни о чем! Я просто хотел сказать, что самым страшным для меня было время, когда от тебя не осталось ничего, кроме воспоминаний. Это ужаснее смерти, правда…
Мари упала на колени и приникла к нему всем телом.
— Кристиан!
Он сжал ее руки в своих.
— Прошу тебя, ни о чем не думай! Если ты хочет рассказать мне о том, где была и что делала, то расскажешь, а если нет, то не надо. Ты что-то пережим, я это чувствую, и в то же время… осталась прежней.
— Не совсем, — прошептала Мари и тут же решила пока что не говорить Кристиану ни о своем замужестве, ни о Талассе.
— Уже ночь. Ты останешься здесь? — с надеждой произнес он.
— Да.
— Мари останется, — взволнованно промолвил Кристиан, обращаясь к вошедшей в комнату Шанталь.
— Пусть остается, — покорно ответила та. — Я пойду к себе.
Едва шаги Шанталь стихли в соседней комнате, как Мари расстегнула палеринку, обвила руками шею Кристиана и прижалась к его груди.
В ту ночь они изведали все, что только могут изведать любящие друг друга мужчина и женщина, когда наконец сомкнут объятия. Они растворялись один в другом, и испепеляющие жадные поцелуи с трудом заглушали срывающиеся с губ стоны наслаждения, страстного трепета и немыслимого, на грани безумия, счастья. Мари оплела Кристиана руками, ногами, волосами, и он задыхался в сетях любви, радости и всеобъемлющей первобытной страсти. И эта радость, и жаркая тьма, и счастье, и страсть имели одно имя — Мари.
Проснувшись утром, она поняла, что все сбудется: отныне каждую ночь они буду спать в объятиях друг друга, а днем гулять, говорить, читать. И она чувствовала, как в ней нарастает сила, упорная, несгибаемая сила, которая поможет ей вынести все — с ним и ради него.
Неприятное чувство шевельнулось в ее душе, когда она увидела Шанталь. Мари было неловко, но женщина держалась невозмутимо и не выказывала осуждения и неприязни.
После завтрака, оставшись наедине с Мари, Кристиан предложил:
— Пойдем на то место, где мы впервые встретились? Мне хочется прогуляться.
И тут Мари вспомнила.
— Твоя мама сказала, что тебе стало хуже и ты никуда не выходишь, — нерешительно проговорила она. — Это правда?
— Нет, — быстро произнес он. — Забудь. Я не выходил только потому, что не было тебя.
Он выглядел как прежде, он улыбался, и девушка успокоилась.
Они шли по берегу. Воздух наполнял шум бегущей воды. Скалы светились на солнце и напоминали высокие золотые дворцы. Кристиан и Мари держались за руки и болтали о чем придется.
— У меня есть ребенок, — без всякого перехода заявила Мари. — Не твой. И еще я вышла замуж. Но с мужем жизнь не сложилась, и мы расстались.
— Я знал, что ты уехала не одна. А где… ребенок?
— Это девочка, я оставила ее у сестры. И она… может побыть у Коры до тех пор, пока ты не захочешь увидеть… то есть познакомиться с нею. Она еще совсем маленькая, ей нет и года. — И, ощущая какую-то смутную угрозу, добавила: — Я рожу тебе сына, Кристиан.
Он улыбнулся мимолетной болезненной улыбкой:
— Признаться, я думал, мы вообще откажемся от возможности иметь детей.
— Почему?
— Чтобы заботиться только друг о друге и еще… чтобы на свете было меньше несчастливых людей. Но я тебя понимаю, ты женщина, тебе нужны дети. Если ты этого хочешь, то они у нас будут. Я готов дать все, что тебе нужно, по мере сил, только… не отрекайся от меня во имя чего-то призрачного, притягательного, неизвестного, что не дает нам наслаждаться тем, что мы имеем.
И она страстно прошептала:
39 
