Раф взял ложку.
— Я тут совершенно ни при чем. Отец Тима был братом моей матери. При нормальном раскладе он бы унаследовал империю Диксонов, но он здорово провинился перед своим отцом, моим дедом, и был лишен наследства, большая часть которого перешла к моей матери. Съешьте что-нибудь, Мейзи.
Все было очень вкусно, но есть ей не хотелось, хотя она заставила себя проглотить пару ложек супа.
— Потом, — продолжал Раф, — когда Тиму было шесть лет, его отец — мой дядя — трагически погиб, прыгая с парашютом. Моя мама пожалела Тима и его мать и взяла их в нашу семью. Бабушка к тому времени умерла. Моя мама оплатила учебу Тима в школе и университете, и открыла им с его матерью счет в банке. В детстве мы с ним проводили много времени в Кару.
— Вы понимали, как он зол на вас? — спросила Мейзи.
Раф долго смотрел на темную воду.
— Он держал это в себе до тех пор, пока не умерла моя мама. Нам было тогда лет по двадцать с лишним. А потом разорвалась бомба. Тим заявил, что собирается судиться со мной из-за наследства, которое, как он считал, по праву принадлежало ему.
Мейзи положила ложку, отодвинула тарелку с супом и отпила глоток вина.
— Обошлось без суда, — продолжал Раф. — В частности, благодаря тому, что, в большой степени, деньги Сандерсонов помогли спасти империю Диксонов от разорения в связи с засухой и падением цен на шерсть… чего Тим не знал. — Раф доел суп и потянулся за вином. — Но мы решили сделать Тиму одно предложение, при условии, что он не будет больше предъявлять никаких претензий. Он согласился. К сожалению, — Раф помолчал, — похоже, он все истратил, включая то, что лежало на счету в банке.
Наполненные слезами, зеленые глаза Мейзи сверкали при свете свечей.
— Наверное… ему было нелегко.
Раф задумчиво посмотрел на нее. Не была ли она все еще немного влюблена в его двоюродного брата?
— Не значит ли это, что вы хотите его вернуть? — резко спросил он.
Она вздохнула.
— Нет. Все кончено.
— Тим Диксон, — медленно произнес Раф, — может показаться неотразимым, пока не узнаешь его как следует.
Они приступили к следующему блюду — рыбе, когда Мейзи почувствовала, что, наконец, способна думать о чем-то другом.
— Я думаю, что это — конец пути для нас, — пробормотала она.
— Мейзи. — Он помолчал. — Где вы будете жить? Вы говорили что-то о том, что собираетесь продавать родительский дом?
— Да, я бы хотела остаться в этом доме. Я чувствую там себя не такой одинокой, и он навевает приятные воспоминания. Но это невозможно, придется продать его. — Она пожала плечами. — Сниму квартиру там, где смогу давать уроки игры на фортепиано.
Он осторожно отделил кусочек рыбы и вынул кости.
— Вы сможете остаться в своем доме. Я позабочусь об этом.
Мейзи отложила в сторону нож и вилку, уловив подтекст, и вспомнила слова Тима Диксона, которые привели ее в такое негодование.
— Нет, я не желаю ничьей благотворительности, и уж, тем более, вашей, — сказала она.
Он удивленно поднял брови.
— Почему, тем более, моей, Мейзи? — настойчиво спросил он.
— П-потому что… мне надо выбраться из всего этого. Я хочу оставить все позади и начать все снова. Я…
— А кто говорит о другом?
— Это трудно объяснить, но я бы предпочла… сделать это самостоятельно. Я благодарна за вашу заботу…
— Мейзи, ваш ребенок — Диксон, нравится вам это или нет, — нетерпеливо перебил он.
— И что… из этого следует?
— Мы все… кроме Тима, — сухо сказал он, — не бросаем наше потомство на произвол судьбы.
Она неожиданно вспыхнула.
— Совсем не на произвол судьбы!
Он взмахнул рукой.
— Я не очень удачно выразился. Но разве для девушки в вашем положении не важно иметь какую-то поддержку?
— Наверное, мне лучше вернуться завтра домой… отдохнуть и дать всему улечься, — ушла она от ответа.
Он слегка улыбнулся.
— Хорошая мысль. Вы могли бы вернуться со мной.
— У меня билет с открытой датой…
— Мейзи Уоллис, — угрожающе сказал он, — не спорьте со мной.
— Что ж, спасибо. В таком случае мне не придется менять самолеты и торчать в аэропорту… и я что-то устала.
— У вас и вид усталый. Идите спать, — посоветовал он. — Я откажусь от десерта.
Но Мейзи вдруг вспомнила о том, что ей придется находиться с ним в одной комнате. Заметив смущение в ее глазах, он сказал: