ГЛАВА 16

— Что это?

— Подарок, — ответил ей корабль.

Она посмотрела на вещь, лежащую на ладони Демейзена, потом подняла глаза.

За последние несколько дней лицо аватары немного похудело. Изменилось слегка и его тело, и внешне он стал больше похож на сичультианца. Этот процесс должен был продолжаться еще пятнадцать дней, пока они не прибудут в пространство Энаблемента, — к тому времени Демейзен должен был стать похож на аборигена. Ей показалось, что у него появилось больше морщинок вокруг глаз, которые вроде бы стали смотреть более сочувственно. Она знала, что технически он является машиной, а не человеком, но продолжала думать о нем как о мужчине. Ей только, конечно, нужно помнить, — говорила она себе — что какое бы обличье ни принял Демейзен, он всегда остается кораблем. Аватара никогда не могла быть по-настоящему независимой или наделенной человеческими свойствами.

Она нахмурилась.

— Это немного напоминает…

— Невральное кружево, — сказал, кивнув, Демейзен. — Только это не кружево.

— А что же?

— Татуировка.

— Татуировка?

Он пожал плечами.

— Вроде того.

Они находились в двенадцатиместном модуле, взятым кораблем специально для нее с ВСК. Модель разместили в одном из множества тесных пространств, имевшихся на «Выходе за пределы общепринятых нравственных ограничений» и представлявших собой нечто среднее между вещевой кладовкой, складом боеприпасов и ангаром. На корабле вообще не было других мест, предназначенных для проживания человека, даже этот модуль был взят во временное пользование. Он не произвел на нее особого впечатления, когда она увидела его в первый раз и ей сказали, что ничего другого не будет.

— Это оно и есть? — спросила она, когда присоединилась к Демейзену на борту и поняла, что каким-то образом отделалась от шлеп-автономника. Она искренне поблагодарила за это Демейзена, но потом наступил неловкий момент, когда аватара поздравила ее с прибытием на борт и Ледедже стояла в ожидании, что ее сейчас из довольно тесного и явно рабочего помещения, в котором она материализовалась, проводят в ее каюту.

— Так это оно и есть? — повторила она, оглядываясь. Она стояла в пространстве площадью метра три на четыре. С одной стороны была пустая серая стена, против нее — приподнятая платформа, чуть уже (и в одном шаге от) пространства, в котором она стояла; на платформе находились три длинных, глубоких мягких кресла лицом к ломаной стене, верхняя часть которой вроде бы была экраном, хотя в данный момент и выключенным. По обе стороны находилось что-то вроде двойных дверей, хотя и они были однородно серыми.

Вид у Демейзена был искренно уязвленным.

— Мне пришлось оставить автономную синхронизированную платформу вооружений широкого спектра, чтобы установить здесь эту штуку, — сказал он.

— У вас что, вообще нет никакого пространства внутри вашего… внутри корабля?

— Я боевой корабль, а не такси. Не устаю вам повторять.

— Я думала, что даже на боевых кораблях может найтись место для нескольких человек.

— Ба! Старые технологии. У меня нет.

— У вас длина полтора километра! Какое-то место должно найтись!

— Бога ради, у меня длина один и шесть десятых километра, и это голый корпус при полной компрессии. В стандартном положении боевого развертывания моя длина составляет два и восемь десятых километра. Три и две десятых километра со всеми включенными полями, но туго затянутым корсетом. В серьезной боевой обстановке, когда перчатки сняты, когти выпущены, зубы обнажены, положение полной готовности — покажи-мне-где-плохие-ребята, я имею… В общем, бывает по-разному. Это то, что у нас называется, зависит от уровня угрозы. Но много километров. Если рассержен, то я становлюсь чем-то вроде мини-флота.

Ледедже, которая прекратила слушать, когда в первый раз было произнесено слово «десятых», воскликнула:

  126