37 
— Джек? — едва слышным хрипловатым звуком из ее груди прозвучало его имя.
— Чего ты хочешь, Эйприл?
Единственным ответом, единственной реакцией, на которую сейчас хватило сил у ее тела, была волна дрожи, пробежавшая от шеи вниз по позвоночнику к ногам. Потом она услышала шорох одежды и вслед за этим щелчок, после чего комната погрузилась в темноту. Луна тотчас же пробралась в нее сквозь щели жалюзи своими пальцами, таинственно и причудливо осветив предметы.
— Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе?
Теплое дыхание Джека тронуло кожу возле ее уха. Она кивнула.
— Ты понимаешь, что ты действуешь на меня, как никакая другая женщина? Я восхищаюсь тобой, твоим самообладанием, твоей чувственностью. Даже в тот день, когда я приехал сюда полуживой от усталости, ты сумела завести меня.
Слова Джека были такими мучительно-сладкими, что с ними не могла сравниться ни одна ласка, и Эйприл показалось, что звучавшие в них страсть и восторг вот-вот сведут ее с ума. Пожалуйста, пожалуйста, дотронься до меня! Как ей хотелось крикнуть это вслух! Но она молчала и, дрожа всем телом, внимала его голосу, а Джек, не прикасаясь к ней, нежно гладил ее в темноте.
Он теперь так близко стоял к ней, что Эйприл ощущала тепло его тела своей обнаженной спиной. Его рубашка слегка задевала ее кожу, и от этого его близость становилась для нее невероятной пыткой.
— И все же я никак не могу понять тебя, — неумолимо продолжал говорить он тихим голосом, ставшим еще более глубоким. — Что-то заставляет тебя прятать свою чуткую, отзывчивую душу. Ты никого не подпускаешь близко к себе. И в то же время ты позволила себе расслабиться со мною. Полностью. Почему, Эйприл?
Она не ответила, не желая говорить тех слов, которые ему хотелось услышать, которые ему нужно было услышать. Теперь она мысленно умоляла его продолжить свою речь. Но он, черт побери, молчал.
Наконец она прошептала, задыхаясь от волнения:
— Потому что я не в силах была совладать с собой.
Она почувствовала, что он отодвинулся от нее, и едва сдержалась, чтобы не закричать от обиды, чтобы не попросить его вернуться. Ей просто хотелось, чтобы он проник в нее, глубоко-глубоко. Зачем он заставляет ее анализировать причины, побуждавшие ее к этой близости? Склонив голову, она коснулась лбом планок жалюзи.
— Меня огорчает это, Эйприл. — За его мягким голосом скрывалось едва сдерживаемое раздражение. — Я хочу тебя. Здесь. Сейчас. На этом столе. На полу. Возле этой чертовой стены. Хочу, хочу тебя. Всю тебя, до конца и без всяких сожалений. Мне кажется, ты тоже этого хочешь. Но ты не уверена в последнем.
Он резко придвинулся к ней, и она всей спиной почувствовала его тело, прижавшееся к ней. И этого соприкосновения двух тел было достаточно, чтобы его желание переросло в непреодолимую жажду.
— Мне нужно, чтобы ты была уверена, что не станешь раскаиваться.
Эйприл знала, что им не избежать этого, что они будут заниматься любовью. Она поняла это, когда целовала его под жакарандовым деревом. Но теперь она знала и то, что это не будет просто физическим совокуплением, просто удовлетворением потребности организма. Нет. Он слишком хорошо разобрался в ней. И в то же время сколько еще в ней было непознанного, неизведанного им! Эта связь не пройдет для нее бесследно.
Через несколько недель он уедет; и в эту минуту она вдруг поняла, что станет богаче, отдав ему всю себя без остатка, — и получив взамен то, что он отдаст ей.
— Никаких раскаяний, — искренне ответила Эйприл. Однако она еще не находила в себе силы не поддаться искушению приникнуть к нему, полностью потеряв над собой контроль, и стояла, боясь пошевелиться.
— Я знаю, что кто-то, что-то заставляет тебя сомневаться в себе. И мне не хочется, чтобы эти сомнения проникли в наши отношения. Ты согласна со мной? — Он сопроводил свой вопрос поцелуем, невероятно нежно дотронувшись губами до ее чувствительной шеи.
Он все понимал. Он видел ее насквозь, и у Эйприл не осталось ни малейшего сомнения в том, что он станет заботиться о ней, оберегать ее — ее тело, ее память, ее душу — так, как не делал никто другой. Да и не мог сделать. Его чутье, его удивительная интуиция действовали на нее так же опьяняюще, как и его тело, его слова. Эйприл начала таять.
Джек застонал.
— Между нами не должно быть никаких недоговоренностей, милая. Боже, как сильно я хочу тебя! — Он раскрыл большую черную заколку, удерживающую узел ее волос, подставив свое лицо под их блестящие, водопадом спадающие волны, и, коснувшись губами шеи возле ее уха, прошептал: «Мне нужно видеть тебя». Потом притянул ее податливое тело к груди и, дернув шнур жалюзи, полностью поднял его, впустив в комнату белое лунное сияние.
37 
