Особенно,... 
107 
– Не двигайся, – прошептал он, чувствуя, как что-то теплое и соленое заполняет его рот, – пусть думает, что мы…
И замолчал, оставшись лежать неподвижно.
Больше не было выстрелов. Возможно, тот человек ушел. Возможно, Мариза спасена.
Он умирал. Смешно подумать, как тщательно он следил за собой: упражнения, отдых, размеренная работа, никаких стрессов, чтобы его сердце не сыграло с ним злой шутки.
– Питер, – прошептала Мариза, слабо шевельнувшись, – кажется, он ушел.
Она была вся в крови, но он не мог понять, насколько тяжело она ранена, так как не мог отличить ее кровь от своей. Надо было попытаться помочь ей, но его тело словно онемело, он не мог двинуться.
– Мариза, попробуй встать. В деревне люди… они помогут… Рене… беги в деревню, к Рене.
Но она лишь сильней прижималась к нему.
– Так глупо умереть, – бормотал он.
– Мы оба будем жить. – Мариза сжала его руки, в ее глазах отражались вспышки огня. – Надо бороться.
Слишком поздно, думал он. Мариза не понимала. Наступает такой момент, когда бороться бесполезно. Он не смог уберечь свою жизнь, как не смог уберечь Танцующий Ветер.
Танцующий Ветер? Почему он думал о нем?
Питер чувствовал нарастающую рвущую боль в груди.
– Мариза!
– Я здесь.
Он не хотел расставаться с Маризой. И он боялся. Боялся смерти.
Мариза попыталась сесть, цепляясь за пуговицы его рубашки.
Боль становилась невыносимой, и страх усиливался.
Он смотрел в глаза Маризы, в которых было сострадание и понимание. Прекрасные, печальные, изумрудные глаза. Опять этот Танцующий Ветер. Вдруг ему показалось, что ее глаза слились в одну мерцающую, зовущую, далекую звезду… Какой-то вихрь подхватил его и понес навстречу ей.
Царство без конца, безграничный полет, облака с золотистым сиянием.
Парадигн. Старый человек, сидящий с закрытыми глазами на троне с высокой резной спинкой.
Но вот глаза Парадигна открываются, и он смотрит на него, Питера. Это было предостережение. Почему он раньше не понял его?
Вихрь уносил его все дальше и дальше. И он уже не испытывал страха.
Вазаро пылало.
Машина резко свернула за поворот дороги, и глазам Кэтлин представилась страшная картина.
Поля, рощи, виноградники – все было объято пламенем. Огромные клубы черного дыма поднимались к небу.
– Нет! – Она даже не слышала, как этот хриплый крик вырвался из ее горла. – Нет! Этого не может быть.
Алекс увеличил скорость и рванул вниз по дороге.
– Алекс…
Они миновали еще один поворот и увидели усадьбу, пылавшую в огне. Северная сторона дома уже обрушилась до основания и лежала в груде обломков. Жадные языки пламени лизали верхние окна готовой вот-вот обрушиться другой части здания.
– Моя мать.
– Я знаю, сейчас.
Они ехали посреди аллеи горящих лимонных деревьев.
– Мама… – Кэтлин нажала на ручку двери, как только машина остановилась. – Она в доме.
– Оставайся здесь, подальше от дыма. Я пойду за ней. Алекс выпрыгнул из машины и побежал к входной двери.
Смерть. Смерть повсюду. Вазаро умирало. И умирал дом. И смерть поджидала Алекса в доме. А она должна оставаться здесь? Нет!
Кэтлин открыла дверцу машины, запах гари и дыма наполнил ее легкие. Не обращая на него внимания, она побежала к дому. Дым разъедал ее глаза, затруднял дыхание.
– Алекс!
– Уходи отсюда, – раздался голос Алекса где-то вдали. – Я иду.
Она стояла в холле, в ужасе глядя, как языки пламени пожирают лестницу, ведущую на второй этаж.
Алекс вбежал в холл из кухни. Дым был очень густым, и Кэтлин не сразу разглядела странное выражение его лица. Потом она опустила глаза и заметила слабое тело Катрин у него в руках. Страх слегка отпустил. Мать могла потерять сознание от дыма, но было видно, что пламя не повредило ей.
– Садись в машину и поезжай в деревню, – хрипло сказал Алекс, – я положу ее пока на лужайке у дороги.
Кэтлин покачала головой и, приподнявшись на цыпочки, старалась заглянуть через его плечо в лицо матери.
– Мы посадим ее в машину и поедем к доктору. Дым… Алекс держал Катрин в руках, наполовину закрывая локтем. Кэтлин вдруг увидела то, что он пытался скрыть от нее, – крохотную аккуратную дырочку с запекшейся по краям кровью на маленьком изящном виске Катрин. Кэтлин подняла глаза на Алекса.
– Она мертва, – сказал он.
Как она могла быть мертва? Со свежей помадой на губах и маникюром цвета кофе мокко на безвольно повисшей руке. Ее голова так аккуратно причесана, все как всегда.
107 
