Особенно,... 
16 
Проводник отступил на шаг в сторону, и Пьеро стало еще страшнее, чем раньше. Пятеро парней четырнадцати-пятнадцати лет, крепко сбитых, светловолосых, с чистой кожей, повернулись и молча воззрились на него, как стая волков, внезапно почуявших добычу.
— Входите, юный мужчина. — Самый высокий парень показал на пустое место между двумя ребятами напротив. — Не бойтесь, мы не кусаемся. — Он вытянул руку и медленно поманил Пьеро к себе; в этом жесте было что-то невероятно зловещее. Пьеро почувствовал себя крайне неуютно, но, не имея выбора, сел, и через пару минут парни, забыв про него, снова загомонили. Он между двумя рослыми соседями чувствовал себя настоящим лилипутом.
Долгое время он созерцал свои ботинки, но потом, немного освоившись, поднял голову и притворился, будто смотрит в окно, хотя на самом деле разглядывал парня, спавшего, прислонясь щекой к стеклу. Как и все они, парень был в форме. Коричневая рубашка, короткие черные штаны, черный галстук, белые гольфы, на рукаве — нашивка-ромбик: снизу и сверху красная, слева и справа белая. Посередине красовался тот же ломаный крест, что и на нарукавной повязке жестокого мужчины с вокзала в Мангейме. Пьеро невольно проникся уважением к соседям по купе и тоже захотел такую форму вместо старья, которое перед отъездом из приюта вернули ему сестры Дюран. Будь он в форме, никакие чужие девчонки ни на каких вокзалах не посмели бы насмехаться над его одеждой.
— Мой отец был солдат, — сам того не ожидая, объявил он и удивился, до чего громко вышло.
Парни замолчали и уставились на него, а спавший проснулся, заморгал и заозирался:
— Что, уже Мюнхен?
— Что вы сказали, юный мужчина? — переспросил высокий, явный лидер в группе.
— Я сказал, что мой папа был солдат, — повторил Пьеро, жалея, что открыл рот.
— Это когда же?
— На войне.
— У тебя акцент, — заметил парень, подавшись вперед. — Говоришь ты хорошо, но ты ведь не немец, верно?
Пьеро покачал головой: нет.
— Дай догадаюсь. — Парень заулыбался и нацелил палец в самое сердце Пьеро. — Швейцарец. Нет, француз! Я прав?
Пьеро кивнул.
Парень поднял бровь и несколько раз потянул носом, словно пытаясь определить, чем это неприятно пахнет.
— И сколько же тебе лет? Шесть? Семь? Какой-то ты слишком маленький.
Пьеро, смертельно оскорбленный, выпрямил спину:
— Знаю. Но когда-нибудь я вырасту.
— Ага, лет через сто. А куда ты едешь?
— К тете, — ответил Пьеро.
— Она тоже француженка?
— Нет, она немка.
Парень задумчиво помолчал, а затем его лицо озарилось улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего.
— А знаешь ли ты, малыш, что я сейчас испытываю? — спросил он.
— Нет, — ответил Пьеро.
— Голод.
— Ты не завтракал?
Услышав это, два других парня громко расхохотались, но тотчас стихли под грозным взглядом своего вожака.
— Завтракал, — спокойно произнес тот. — Причем очень вкусно. И обед тоже не пропустил. А еще перекусил на вокзале в Мангейме. Но все равно голоден.
Пьеро глянул на сверток с едой, лежавший на коленях, и пожалел, что не спрятал его в чемодан вместе с подарком Симоны. Два бутерброда он собирался съесть сейчас и один — в следующем поезде.
— Может, тут есть ресторан? — предположил он.
— Но у меня нет денег, — парень с улыбкой развел руками, — я всего лишь очень молодой человек, который служит Родине. Простой роттенфюрер, сын преподавателя литературы. Хотя, конечно, повыше чином, чем эти два презренных и жалких типа из «Гитлерюгенда». Твой отец богат?
— Мой отец умер.
— На войне?
— Нет. После.
Парень поразмыслил над этим.
— А мама твоя наверняка очень хорошенькая. — Он потянулся и дотронулся до щеки Пьеро.
— Мама тоже умерла, — ответил Пьеро, отстраняясь.
— Какая жалость. Тоже француженка, надо думать?
— Да.
— Тогда это не так уж и важно.
— Брось, Курт, — сказал парень у окна, — оставь его, он еще ребенок.
— Голос прорезался, Шленхайм? — рявкнул Курт, стремительно оборачиваясь к приятелю. — Тебе, похоже, пока ты спал и храпел как свинья, память отшибло? Забыл порядок?
Шленхайм нервно сглотнул и замотал головой.
— Приношу свои извинения, роттен-фюрер Котлер, — краснея, промямлил он. — Я осмелился говорить без разрешения.
— Что ж, в таком случае повторяю, — Котлер опять переключился на Пьеро, — я голоден. Мне бы хоть что-нибудь съесть. Но постой-ка! Что это? — Он улыбнулся, сверкнув очень белыми зубами. — Бутерброды? — Он подался вперед, схватил сверток и понюхал его. — Похоже. Кто-то их тут забыл.
16 
