— А о чем вы друг другу пишете? — заинтригованно спросила Жозетт. Сама она писем не получала.
— Ну, у него живет моя собака, Д’Артаньян, — ответил Пьеро, — так что Аншель пишет про него. А еще про то, что сейчас происходит в моем районе, там, где я вырос. Представляешь, там, оказывается, был бунт. Но я вообще-то рад, что этого не застал.
Жозетт неделю назад читала про бунт в газетной статье, где заявлялось, что евреям место исключительно на гильотине. Впрочем, почти все печатные издания проклинали жидов и советовали им проваливать куда подальше, и Жозетт такие воззвания алчно проглатывала.
— А еще он присылает свои рассказы, — продолжал Пьеро, — потому что он хочет стать…
Договорить не удалось. Из рощицы, потрясая палками, вышли Уго и два его приятеля, Жерар и Марк.
— Ой, кто это? — Уго, лыбясь, тыльной стороной ладони мазнул под носом, вытирая какую-то мерзость. — Счастливейшие наши супружники мсье и мадам Фишер?
— Отвали, Уго. — Жозетт попыталась обойти его, но он одним прыжком загородил ей дорогу и замотал головой, выставив перед собой палки крест-накрест.
— Это моя земля, — объявил он. — Хочешь пройти — плати пошлину.
Жозетт глубоко вздохнула: мол, удивительно, какие же придурки эти мальчишки, и сложила на груди руки. Она с вызовом смотрела прямо на Уго, отказываясь сдаваться. Пьеро, стоя сзади, сокрушался, и зачем их с Жозетт вообще сюда занесло.
— Хорошо, — сказала девочка. — Сколько?
— Пять франков, — ответил Уго.
— Запиши на мой счет.
— Тогда пойдут проценты. По франку за каждый день, пока не заплатишь.
— Отлично, — бросила Жозетт. — Сообщи, когда набежит миллион, я свяжусь со своим банком и прикажу перевести на твой счет.
— Что, думаешь, самая умная? — И Уго закатил глаза.
— Уж поумней тебя.
— Ага, щас.
— Точно умней. — Пьеро почувствовал, что надо что-то сказать, дабы не прослыть трусом.
Уго глянул на него, чуть заметно ухмыляясь.
— Защищаешь подружку, да, Фишер? Весь из себя такой влюбленный, да? — Он зачмокал губами, изображая поцелуи, потом повернулся к ним спиной, обхватил себя за бока и завозил руками вверх-вниз.
— Господи, вот же кретин, — проговорила Жозетт.
Пьеро не выдержал и расхохотался, хоть и знал, что не стоит провоцировать Уго — его и без того вечно красная физиономия от обиды побагровела еще сильнее.
— Но-но, не нарывайся, — Уго больно ткнул ее в плечо палкой, — забыла, кто тут главный?
— Ха! — вскричала Жозетт. — Думаешь, ты? Да кто позволит быть главным какому-то жиденку?
Уго мгновенно помрачнел, сконфузился, лоб его собрался морщинами.
— Ты чего? Это ж просто игра.
— Ты не умеешь играть, Уго, — отрезала девочка. — Но ты не виноват, верно? Такая уж у тебя натура. Свинья, она хрюкает, чего еще от нее ждать?
Пьеро нахмурился. Так Уго тоже еврей? Ему хотелось посмеяться вместе с Жозетт, но он вспомнил, как мальчишки в классе обзывали Аншеля и как это расстраивало беднягу.
Жозетт повернулась к приятелю:
— Знаешь, зачем ему длинные волосы, Пьеро? Чтобы рога прятать. Если его постричь, станет видно.
— Заткнись, — буркнул Уго, явно подрастеряв напор.
— А если он снимет штаны, мы и хвост увидим.
— Заткнись! — повторил Уго уже громче.
— Пьеро, ты спишь с ним в одной комнате. Когда он переодевался, ты видел хвост?
— Да, и он очень длинный и весь в чешуе. — Инициатива в разговоре явно перешла к Жозетт, и Пьеро осмелел. — Прямо как у дракона.
— Тебе вообще не стоило бы находиться с ним в одном помещении, — наставительно произнесла она. — С ними, знаешь, лучше вовсе не соприкасаться. Так все говорят. У нас в приюте их несколько штук. Надо их поселить отдельно. Или выслать.
— Заткнись! — взревел Уго и ринулся вперед.
Жозетт отскочила, Пьеро встал между ними, и Уго кулаком угодил ему прямо в нос. Раздался отвратительный хруст, Пьеро рухнул на землю, из его верхней губы хлынула кровь. Он взвыл: «Ааааа!» Жозетт завопила, Уго разинул рот, а через мгновение его уже и след простыл, он исчез в лесу; Жерар и Марк бросились следом.
С лицом Пьеро творилось что-то странное. Причем не так чтобы совсем неприятное: ему вдруг показалось, что он вот-вот — и чихнет, со всей силы. Но в голове, где-то за глазами, уже пульсировала боль, а во рту внезапно все пересохло. Он посмотрел на Жозетт — та в ужасе глядела на него, прижав ладони к щекам.