Особенно,... 
11 
Если прутья лозы разрастались толще большого пальца мужской руки и волочились по земле метра на три или еще длиннее, значит, лоза сообщала, что в этом году на ней следует оставить побольше почек. А когда прутья были обильными, но тонкими и закрученными, это говорило о том, что в прошлом году на лозе было оставлено слишком много почек и обрезка должна быть посуровее. Прутья, выросшие в тени, были плоскими, а те, которые сумели отыскать солнечные лучи, — круглыми.
Амадо пристальным взглядом прошелся по долине, примечая, где остатки тумана еще цеплялись за виноградники, а где их уже рассеяло солнце. Все зависит от микроклимата, благодаря которому этот район и стал знаменитым. В отличие от своих европейских коллег-конкурентов, калифорнийские виноградари твердо верили, что именно климат, а вовсе не почва создает виноград конечной зрелости. Амадо видел, как на его собственной земле это происходило из года в год. Одни и те же сорта лозы, посаженные на расстоянии считанных метров друг от друга, давали настолько разный виноград, что один из них приносил медали на конкурсах, тогда как из другого получалось вино, которое в лучшем случае можно было назвать средним.
Нужно только внимательно наблюдать и делать выводы.
Амадо научился этому искусству у своего отца, Доминго, верившего в старинную испанскую поговорку, гласившую, что наилучшее удобрение для любого растения — это отпечаток ноги его владельца. Доминго был представителем четвертого поколения семьи Монтойя, выращивавшего виноград на том самом склоне холма, где теперь стоял Амадо. И когда фортуна улыбалась Доминго, он поддерживал честь четвертого поколения, превращая этот виноград в вино.
Сухой закон, а следом за ним и Депрессия[1] едва не покончили с наследием семейства Монтойя, но Доминго упорно держался: продал часть своих виноградников итальянским семьям, продолжал ежегодно делать традиционные двести галлонов, что-то пустил на соки, что-то — на вино для причастия… Когда дела пошли совсем уж плохо, три виноградника пришлось превратить во фруктовые сады. Да уж, выдирать из земли с корнем виноградную лозу — мучительная, разрывающая сердце работа, но Доминго готов был пойти на все, только бы удержаться на этой земле, поскольку именно землю, а не виноградную лозу дал ему в наследство отец. Доминго оставили смотрителем, не более того. Ибо пока он жив, ему следовало любить эту землю и заботиться о ней. А потом ее надлежало передать дальше, сыну самого Доминго.
Но Амадо разорвал эту цепь длиной в пять поколений. Господу было неугодно осчастливить его сыном. Вместо этого Он даровал ему и Софии двух дочерей, Фелицию и Элану, красивых и умных. Они даже пытались ходить с отцом на виноградники.
Если бы они остались с ним, то любая могла бы занять место сына, в котором ему было отказано. Однако жизнерадостная София, с которой Амадо познакомился в Испании, когда объезжал тамошние виноградники, затосковала в Калифорнии. Чего только ни делал Амадо! Но ничто не могло удержать ее от глубокой хандры, она едва не дошла до самоубийства.
В конце концов куча снотворных таблеток, которые она приняла, тоскуя о родине, убедила Амадо в том, что он должен отпустить ее восвояси. В то время он так перепугался, что готов был согласиться на что угодно, отдать ей все, включая и своих дочерей, лишь бы защитить Софию от нее же самой. Он тогда, конечно, и подумать не мог, что его дочерей, которых он с любовью вырастил, забирают у него навсегда.
О разводе не заходило и речи, равно как и о заключении формальной договоренности о раздельном житье-бытье. Они попросту расстались, распустив во всеуслышание лживую молву, что это-де только временно. Каждое лето София отправляла девочек в Калифорнию, но как раз к тому времени, когда они начинали чувствовать себя вольготно с собственным отцом в его доме, наступал срок возвращения в Испанию. И у него всегда было такое ощущение, что стоит им только приехать, как уже пора снова упаковываться и уезжать. И в итоге никогда не хватало времени для того, чтобы привязать их к этой земле, к их наследству.
Как-то раз, когда Амадо проверял виноград на сладость, а заодно думал о том, как же все-таки передать это искусство своим дочерям, он попытался припомнить, когда отец начал обучать его. Нет, не было никаких специальных уроков по уходу за виноградной лозой, по виноделию. Эти познания и искусство приходили к нему день за днем, час за часом. Он смотрел, слушал, впитывал в себя эту науку. Да, он хорошо знал, что такое — испытать восторг, когда почки, которые потом станут виноградом, раскрываются навстречу манящему призыву весны. Довелось ему познать и отчаяние, когда почки чернели от поздних морозов. Амадо знал эту землю, потому что жил здесь.
11 
