66 
— Кру-у-гом! — скомандовал Ушаков. — На колени!
Обожженный опустился сразу, как подкошенный, оперся рукой и уставился в стену. За ним еще двое. Усатый замешкался и схлопотал прикладом по ребрам, но остался стоять.
— Кто у вас главный? — Вячеслав Карлович уже догадывался, но все равно уточнил. Усатый покосился через плечо, дернулся и сплюнул кровью.
Тем временем на площадку перед сельсоветом отарой подогнали уцелевших жителей села. Смотреть было не на что: дюжина стариков и старух, серых, как зола.
— Замашко! — негромко окликнул Вячеслав Карлович. — Ты что ж это, с советской властью решил воевать? С органами?
Усатый не шелохнулся.
— Отвечай, сволочь, когда тебя спрашивают! — встрял Ушаков.
Тот туго повернул шею, глянул на штатского в шляпе и плаще, прохрипел:
— А мне теперь один фуй. Все равно жить не даете… Кто с осени коммуну на «черную доску» поставил? Какая власть? Вон, — он кивнул на перепуганных односельчан, — на них прикажешь планы партии выполнять? Так они на ногах не стоят. Ты вообще кто такой, чтоб спрашивать?
— Уполномоченный ОГПУ по республике.
— Ого!.. — неожиданно заухмылялся Замашко. — Честь! Сам товарищ Балий пожаловал, велике цабе… Ну так чего тянешь? Давай, уполномоченный начальник, кончай нас по-быстрому и вали докладывать. Все путем, враждебная вылазка… железной чекистской рукой…
Неожиданно отделившись от свиты, Вячеслав Карлович приблизился вплотную к усатому оборванцу и хриплым шепотом произнес:
— Фамилия?
— Замашко, — с вызовом отозвался тот.
— Замашко на кладбище, — Вячеслав Карлович придвинулся еще ближе. — Ты это знаешь не хуже меня. Жить хочешь?
— Кто б стал отказываться?
— Тогда не валяй ваньку. Меня интересует настоящее имя. Откуда у тебя документы покойника? Ну?
— Допустим, Рубчинский.
— Как?!
— Рубчинский Олег Дмитриевич.
Только теперь он разглядел: густо-синие, нагло прищуренные глаза под сросшимися на переносье густыми светлыми бровями. Усмешка — будто не он, всемогущий глава ведомства, а этот полуживой, грязный и окровавленный человек имеет над ним власть. Держит его судьбу в кулаке. Высокие скулы, обветренная кожа туго обтягивает кости лица. Волосы чуть вьются, как у Юлии; и если поставить их рядом, убрать усы, любому станет видно семейное сходство…
Вячеслав Карлович вздрогнул и воровато оглянулся. Его люди пока сохраняли дистанцию.
— Т-ты… — пробормотал он, пытаясь справиться с потрясением. — Ты ж за кордон ушел, Рубчинский… В двадцать третьем, по моим сведениям… Агентура в Харбине…
— Говно ваша агентура в Харбине, — презрительно бросил пленный. — Как и вся ваша гнилая контора.
Он криво оскалился, показав сахарно-белые, испачканные кровью зубы.
Вячеслав Карлович выпрямился и воткнул тяжелый взгляд в стену. В мозгу лихорадочно завертелся, позвякивая и жужжа, арифмометр, а через секунду выплюнул итог. Сестра жены, отказавшаяся от гражданства. Брат — организатор вооруженной провокации против советской власти, возможно, ключевая фигура в подпольной организации, которой руководят из-за рубежа. Организации, у которой наверняка есть покровители в украинских верхах, о чем следует поразмыслить особо. Матерый враг. Отец — кадетское охвостье. У кого угодно возникнут вопросы.
Фактически решение он уже принял, несмотря на мгновенную оторопь, но все еще медлил, додумывал, шлифуя мелкие детали. Наконец спрятал руки глубоко в карманах и отвернулся.
Ценность этого неизвестно откуда объявившегося Рубчинского как источника информации много ниже, чем опасность, которую представляет де-факто его существование. Но неплохо бы представить этих четверых как членов украинской военной организации. Отличная идея, которая позволит убрать многих из тех, кто до сих пор путается под ногами. За два последних года по республике уничтожено больше тысячи «контрреволюционно-колхозных групп», но почему до сих пор никто не поинтересовался: почему они возникают в таком количестве? Голод — не объяснение.
— Где этот опер? — раздраженно произнес Вячеслав Карлович, озираясь по сторонам. — Как фамилия?
— Сопрун, — подсказал кто-то.
— Да, — кивнул он. — Сопрун. Сюда мне его.
Из группы офицеров, столпившихся у плетня, вынырнул бритый наголо, в сапогах со спуском, с сизой мордой и вывернутыми волосатыми ноздрями. Фуражка сидит косо, щека ободрана, на брюхе — расстегнутая кобура.
66 
