75 
– Но я был бы тебе благодарен, если ты позвонишь с него через какое-то время, чтобы у меня была фора.
Женщина посмотрела на телефон, как будто не узнавая его, потом подняла глаза на своего спутника.
– Ты совершенно сбил меня с толку. Я тебя не понимаю.
– Ты и не можешь меня понять, даже не пытайся.
– Ты специально приехал к ним в дом, чтобы избить их.
– Да. И думаю, они меня ждали. Норман спал в шезлонге, но дробовик лежал у него на коленях.
– Он мог бы убить тебя.
– У него недостаточно быстрая реакция.
– Ты что-то ему сказал. Что-то вроде: тебе только кажется, что ты пропустил все веселье в Виргинии. О чем ты говорил?
– Тебя это не касается.
– Это меня касается! Я видела, как ты почти до смерти избил двух человек.
– Они это заслужили.
– Возможно, за то, что они сделали с Лизой, но…
– Забудь об этом, Док.
– Скажи мне хоть что-нибудь, – голос Эмори дрогнул, – хоть как-то объясни.
Серебряный брелок, лежавший в кармане его джинсов, жег ему ногу словно горячий уголек. Она так его и не хватилось. Безделушка была слишком маленькой и ненужной, чтобы она заметила ее исчезновение, а для него это было сокровище. Частичка ее, которая отныне принадлежала ему.
Было бы только справедливо, если бы и он дал ей что-то взамен. Но дать ей то, что она просила – объяснение, – он не мог.
После долгого молчания на ее глаза навернулись слезы.
– Кто ты?
По тону он понял, что ей хочется узнать нечто большее, чем его имя.
Он отвернулся и посмотрел в ветровое стекло. Ему отчаянно хотелось хотя бы еще раз прикоснуться к ней, почувствовать, как раскроются ему навстречу ее мягкие губы. Но если он это сделает, то ему будет намного труднее ее отпустить.
Поэтому он призвал на помощь нечувствительность, которой он вооружался, чтобы проживать день за днем. Когда он снова перегнулся через колени Эмори, то только для того, чтобы открыть ей дверцу. Он открыл ее и махнул рукой:
– Пока, Док.
Женщина продолжала смотреть на него с непониманием. Он прикрылся маской замкнутости. Наконец Эмори выбралась из пикапа и закрыла дверцу. Он уехал.
Теперь он догадывался, что она сделала все так, как он ее просил, и не стала сразу же кому-то звонить, потому что лишь час спустя он услышал по радио в грузовике сообщение о том, что она нашлась.
Он очень рисковал, возвращаясь в город. Она могла сообщить властям модель и цвет его пикапа, возможно, даже запомнила номерной знак и тоже его не утаила.
Но он не думал, что Эмори его сдала, и не только потому, что хотела защитить его, но чтобы защитить себя саму от скандала и неловкости. Чем больше она расскажет о нем, тем больше ей придется рассказать о себе и о том времени, которое они провели вместе. Он не верил, что она решится публично в этом признаться.
Но он гадал, сколько она откроет мужу в разговоре наедине.
К пузатому помощнику шерифа, который помог Эмори выйти из машины, присоединился другой, охранявший ее в пути. Они встали по бокам Эмори, защищая ее, пока она медленно, шаркая, шла через толпу к отделению скорой помощи. Она не поднимала головы, пряча лицо от объективов, и даже не взглянула в его сторону.
Если бы она все-таки увидела его, указала бы она на него и обвинила в том, что он ее похитил? Или сделала бы вид, что он просто еще одно лицо в толпе, незнакомое ей лицо, которое она не целовала, которое не прижималось к ее грудям, не касалось ее промежности, когда она кончила?
Ему этого никогда не узнать, потому что она не посмотрела в его сторону, прошла через двойные автоматические двери и скрылась из виду. Он продолжал смотреть на пустое пространство, где он в последний раз видел ее, пока толпа зевак не начала редеть, обтекая его, стоявшего на одном месте.
Репортеры и операторы устремились к своим фургонам. Вдруг кто-то закричал:
– Мистер Шарбонно! Мистер Шарбонно!
И в ту же секунду он оказался в толпе репортеров и операторов, ринувшихся мимо него к джипу.
С заднего сиденья джипа выбирался муж Эмори, легко узнаваемый благодаря фото в Интернете. Джефа Сюррея сразу окружили репортеры. Его комментарий был неплохой заменой интервью Эмори.
Джеф пробежал пальцами по прекрасным белокурым волосам, как будто готовился предстать перед камерой. Он был одет в черные слаксы, водолазку и черную стеганую куртку, более подходящую для роскошного лыжного курорта, чем для провинциального городка в горах.
– Я Сюррей, – сказал он в первый же микрофон, оказавшийся перед ним. – Меня зовут Джеф Сюррей.
75 
