И наконец, самое важное, о чем сейчас никто уже, похоже, и не помнил, заключалось в том, что он всячески старался смягчить предусмотренные законом наказания и отменил множество смертных приговоров.
Граф до сих пор хорошо помнил разговор, состоявшийся у него около года назад с министром внутренних дел сэром Робертом Пилем.
— Знаете ли вы, что произошло, пока я находился в Павильоне[4]? — спросил у него сэр Роберт.
— Нет. И что же?
— Король прислал за мной за полночь.
— Для чего? — удивился граф.
— Очевидно, приближающаяся казнь некоего преступника так расстроила его величество, что он не мог уснуть. Когда я предстал перед ним, он заявил буквально следующее: «Вы должны помиловать его, сэр Роберт».
— И что вы сделали?
Министр улыбнулся.
— Разумеется, я ответил согласием, и король там же, на месте, пылко меня расцеловал.
— Боже мой! — воскликнул граф.
— При этом его величество обратил внимание на мой халат.
— Ваш халат?
— Да, довольно старый и весьма потрепанный, — объяснил сэр Роберт. — «Пиль, — воскликнул он, — как вы можете носить такой халат! Я покажу вам, каким он должен быть».
— Позволю себе предположить, что он продемонстрировал свой собственный, — усмехнулся граф.
— Вы не ошиблись, именно это он и сделал.
А потом еще и заставил меня надеть его.
Таким образом, король являл собой невероятное смешение самых разных качеств: проницательности, остроумия и крайней эмоциональности.
Но даже злейшие враги не могли пожелать ему худшей участи, чем заключение супружеского союза с принцессой Каролиной Брауншвейгской.
Граф, многократно видевший эту женщину в разных обстоятельствах и считавший ее грубой, вульгарной и неуравновешенной, не мог понять, как подобная особа могла привлечь внимание мужчины, носившего неофициальный титул Первого джентльмена Европы.
В какой-то момент он поймал себя на том, что всерьез тревожится, как бы эта взбалмошная, непредсказуемая женщина не нарушила церемонию коронации.
— За всю жизнь, Мелтам, я совершил две глупейшие ошибки, — задумчиво заметил король.
— Всего лишь две, сир? — улыбнулся граф. — Другие наделали их побольше.
— Две, имевшие серьезные последствия, — пояснил король. — Первая — это моя женитьба, вторая — тот проклятый суд.
— Согласен, ваше величество, но с этим уже ничего не поделаешь.
— Одно могу сказать вам, Мелтам, — с чувством произнес король, — ради всего святого, будьте осторожны в выборе жены.
— Ваш пример, сир, для меня наука. Пока, по крайней мере, таких планов у меня нет.
— Вы правильно делаете, что не спешите. Совершенно правильно, — одобрительно кивнул король. — Женщину можно получить и не вступая в брак, супруга же может оказаться сущей дьяволицей.
Покидая Карлтон-Хаус, граф не сомневался, что королева обязательно постарается проникнуть в Вестминстерское аббатство. Но ради спокойствия короля он не стал делиться этими мыслями.
Лорд Худ, состоявший при королеве распорядителем двора, уже открыто заявил, что доставит свою госпожу на коронацию любым способом, даже если ее придется сбросить с Тауэра.
С другой стороны, люди, отвечавшие за церемонию, были столь же твердо намерены не допустить, чтобы кто-то, пусть даже сама королева, сорвал церемонию, на проведение которой парламент выделил неслыханную сумму в двести сорок три тысячи фунтов.
Из Карлтон-Хауса граф отправился на ланч в свой клуб, находившийся на Сент-Джеймсской площади.
Едва переступив порог, он наткнулся на своего близкого друга, капитана Чарльза Кеппла, щеголявшего в форме Королевской конной гвардии.
— Хотел встретиться вчера, но мне сказали, что тебя нет в Лондоне. — Капитан пожал другу руку. — Как дела, Видал?
— Был в поместье. Знакомился с новым приобретением.
Граф сел за стол напротив Кеппла и попросил подать бокал хереса.
— С новым приобретением? — воскликнул капитан. — Так это правда! Говорят, ты выиграл в карты имение Роксли?
— На сей раз слухи тебя не обманули, — подтвердил граф.
— Боже мой! Зачем тебе еще какие-то владения? Что ты будешь с ними делать? Тебе и без того принадлежит половина Британских островов!
Граф рассмеялся.
— Ты, как обычно, преувеличиваешь.
— Большие ставки не в твоем стиле. Ты никогда не играешь по-крупному и, помнится, всегда говорил, что карты — занятие для дураков.